– Пойдем, милая, – подтолкнула надзирательница Анариэль и стала показывать гарем. – Здесь у нас купальня, здесь библиотека, мастерская, здесь кухня. Там твоя комната.

Далисса жестом указала на второй этаж.

– Иди, умойся, я дам тебе туфли и новую одежду, потом будет ужин, и ложись спать пораньше, тебе нужно как следует отдохнуть. Вдруг Владыка позовет тебя завтра к себе, тебе нужно хорошо выглядеть.

От мысли о новой встрече с Владыкой Анариэль содрогнулась. Робко ступая по полу из красного мрамора, она подошла к купальне. Она встала у края бассейна, смущенно глядя на совершенно голых резвящихся в воде девиц, как вдруг со стороны красавицы в красном и ее свиты до нее донесся завистливый голос:

– Красивая.

– Но она же совершенно ничего не знает и не умеет, какой от нее прок?

– Всего лишь очередная игрушка. Поиграет и выбросит, – надменно произнесла леди в красном, обдав Анариэль ледяным взглядом, от которого та практически покрылась инеем.

– Да, да, так и будет, – закивала свита.

Анариэль взяла полотенце, намочила его и пошла к себе в комнату совершать обтирания вдали от чужих глаз.

– Какая скромница! – тут же засмеялись остальные.

– Владыка таких на завтрак ест, а то, что от них остается, потом всю жизнь находится в нижнем гареме!

– Ох, девочка, не повезло тебе! – хохотали наложницы.

Под всеобщий гогот Анариэль поднялась на второй этаж и пошла свою комнату, которую ей указала Далисса. Оказалось, что жить она будет не одна, а с молодой изящной дарлийкой с копной вьющихся рыжих волос и лазурными глазами, которая лежала на второй постели и читала книгу. Комната выглядело довольно уютно. За широким полукруглым окном прямо напротив входа виднелась полоска неба над безжизненной пустыней, чуть подсвеченная красноватыми отблесками заходящего солнца. У окна стоял резной стол черного дерева с такими же резными стульями, а по обе стороны от него такие же резные комоды. Вдоль стен по обе стороны от входа располагались кровати, устланные белоснежным шелковым бельем. Похоже, Владыка не жалел средств на то, чтобы порадовать своих наложниц, и они отвечали ему тем же.

– Привет! Ты новенькая? Меня зовут Дори, – вскочила соседка и подбежала к Анариэль. – Какая у тебя белая кожа! И такая гладкая!

Она практически в упор стала разглядывать Анариэль и даже протянула руку, чтобы дотронуться до ее щеки, от чего Анариэль вежливо уклонилась.

– Ты такая испуганная! – грустно заметила Дори. – Не бойся! Тут не так уж и плохо. Не обращай внимание на злой язык Лилит. Со временем он станет для тебя не более заметными, чем жужжание мух в летний полдень. Они ничего с тобой не сделают, приказ Владыки.

С одной стороны, это радует, подумала Анариэль. Кто знает, на что способны эти наложницы. А с другой, пугает, ведь это значит, что право “что-то с ней сделать” он оставил себе. Она села на свою кровать, оказавшуюся неожиданно мягкой, и стала обтирать своё лицо, руки и ноги влажным полотенцем. Закончив обтирания, она обреченно легла на пушистые перины, словно готовясь к казни. На ужин она не пошла. Невыразимая боль и обида на тех, кто ее сюда отправил, разрывали ее доброе сердце. В этот момент ей хотелось только одного – перестать что-либо чувствовать. Не видеть стен этого гарема, не слышать звонкие женские голоса, доносящиеся с первого этажа и громко обсуждающие новую “игрушку”, не ощущать кожей этих шелковых простыней, не вспоминать стыда, пережитого в мрачном тронном зале, и не чувствовать боли и ужаса, которые сжимали в тисках ее нежное сердце.

С самого детства ее чистота и кротость привлекала внимание окружающих. Только это было совсем не то внимание, которое восхваляло ее добродетель и доброту, а совсем наоборот. Другие девочки-сироты, чувствуя ее беззащитность и безответность, ее патологическую застенчивость, не упускали случая поиздеваться над ней, то подбросив в ее кровать пауков, то подсыпав в еду сушеный фасис, вызывающий рвоту. При каждой встрече они толкали и пихали ее, обдав при этом свеже придуманными обзывательствами.