Расставшись с Кларочкой, я набрал номер Петровича. Тот долго не отвечал. Минуты через три, наконец, я услышал крайне заспанный и недовольный Ванькин голос:

– Алё!

– Петрович, не спишь? – ехидно поинтересовался я.

– Теперь уже нет! А ты чего звонишь в такую рань? – Петрович издал долгий смачный зевок, – Случилось что?

– Случилось. Ты в отпуске давно не был?

– Год. А что?

– Появилась чудная возможность весело отдохнуть. С приключениями. У тебя загранпаспорт есть?

– Есть. А… – Петрович, видимо, проснулся и начал проявлять признаки мозговой активности, – Это никак с Антониди не связано?

– Попал в яблочко. Поиграем в Индиану Джонса?

– Значит, всё-таки, не бредил старик, а?

– Ты даже представить себе не можешь, до какой степени не бредил! Я к тебе заеду сейчас? – для приличия спросил я Ваньку.

– Заезжай. У меня пиво есть! – похвастался он и отключился.

Обещанное пиво как-то быстро закончилось. Видимо, оттого, что Петрович, увлечённо слушая мой рассказ, нервно сосал банку за банкой, практически не отрываясь. Прикончив последнюю, он озадаченно повертел её в пальцах, с надеждой перевернул, потряс… и с тяжёлым вдохом смял в комок.

– В-общем, надо ехать! – подвёл я итог своему повествованию и воззрился на задумчивого полуголого Петровича. Разумеется, я рассказал ему лишь то, что услышал от Димаса, благоразумно умолчав о Хруле, Ульях и прочей мистике. Не время пока…

– Интересная историйка получается… А печать у тебя? – поинтересовался он.

Я кивнул и снял шнурок с шеи. Камень увесисто стукнул о столешницу. Ванька наклонился поближе и протянул руку…

– Осторожно! Обжечь может, – предупредил его я.

Коллега покосился на меня и бережно ткнул печать пальцем. Ничего не произошло. Петрович опять приложил палец к древнему камню и подождал. Лицо его расплылось в улыбке:

– Тёплая! И в самом деле, тёплая! – осмелев, он сгрёб печать всей пятернёй и принялся внимательно рассматривать.

– Пульсацию чувствуешь? Или это мне кажется? – полюбопытствовал я.

– Чувствую. Нет, не кажется. Точно, пульсирует! – Петрович играл с печатью, как ребёнок с любимой погремушкой. Я невольно взревновал:

– Ладно, позабавился, и будет! Так что, поедешь с нами?

– С нами?! – удивился мой приятель, – С кем это, с вами?

– А я разве не сказал? – в свою очередь удивился я, – Кларочка тоже едет!

Петрович весело присвистнул и от души хлопнул меня по спине. Я ткнулся носом в стол.

– Ну, Палыч, ты даёшь! Совращаешь малолетних? Впрочем, завидую: такая фемина! – он мечтательно закатил глаза.

– Я бы попросил без гнусных инсинуаций! – возмутился я, – Кларочка – мой боевой товарищ. Всего лишь… – с грустью констатировал я.

Петрович хмыкнул и цинично подмигнул. Я сгрёб печать и вновь надел её на шею. И вопросительно уставился на приятеля:

– Мы отвлеклись. Поедешь?

– А ведь поеду, Палыч! Ей-Богу, поеду! Даже, если и не найдём ничего, всё равно… Это ж такое приключение! Будет, что внукам рассказывать.

– Ага… если доживёшь до внуков! – охладил я его пыл, – Вань, это может быть опасным. Да нет, что я говорю: это уже опасно. Я ещё никуда не уехал, а меня уже пытались порешить. Ты бы хоть подумал для приличия, что ли?

Петрович стал серьёзным:

– А я уже подумал. И поеду. Тем более что опасно! Не могу же я друга одного отпустить на растерзание тёмным силам. Кларочка, конечно, замечательная девушка, да и перевязать, при случае, сможет… но грубая мужская сила и расчётливый холодный ум не повредят.

Я скептически оглядел коллегу:

– Ну, насчёт грубой мужской силы ты, пожалуй, прав. А вот с расчётливым холодным умом – погорячился. Но всё равно, спасибо! – я пожал Петровичу руку.