Когда мне исполнилось 46 лет, оттолкнув от системы меня, меня собой спасая, моя земная мама ушла, сказать точней, – взлетела! Держа известие в руках (в котельной это было, в которой, находясь в тот момент в заключении, я исполнял обязанности истопника), я понял, что осиротел, что больше здесь я никому не нужен. Вдруг чуждым здесь всё стало для меня. Потрясение было безграничным. Я как бы спустился вдруг с высот, очнулся, пришёл с рождения в себя. Впервые вдруг задал себе вопрос: где нахожусь я? В одно мгновенье мысль всё охватила. Я в зыбке увидел себя, запеленатого в какие-то одежды, четыре широкие резинки, державшие её, сходились на кольце, что было в потолочной балке, концы резинок все в кольцо входили, загибаясь, и каждый белой нитью стянут был; увидел, как кормился молочком я мамы, свою ручонку на её груди, на безымянном пальчике чистейшие узоры…

В одно мгновение увидел вдруг я всё, с чем встретился в системе, что предложила мне она. Увиденное в мире людей потрясло своей примитивной ограниченностью, повсеместной жестокостью, ложью, фальшью и несправедливостью. Я даже сжался от испуга. Позвоночник ожгло. Корни волос пришли в движение. Я почувствовал, что нахожусь в каком-то успокаивающем энергетическом поле. Сероватая структура показала мне это поле со стороны в фокусе пространством растворённой стены предо мною, до которой было метра полтора. Уже в её овалом растворённых пределах далеко и отчётливо просматривающегося пространства, это выразилось светлой равно удлинённой по росту человека капсулой, своеобразным матово-непроницаемым яйцом, парящим в тёмном пространственном мареве… Пространство защитило меня, чтобы с ума я не сошёл, поняв где оказался.

С исчезновением точки на Земле, куда всегда стремился я вернуться, себя я обнаружил вдруг в безликой массе себя непомнящих людей искусственного мира, с утраченным ориентиром смысла и направления. Неожиданно резко обозначилась причина произошедшего тут со мной: я спал все эти годы, я был лишь единицею, частицей людской массы, системой втянутою в сон.

Оставшись в безликой толпе один, я вдруг остро осознал привитую мне обществом наивно-романтическую инфантильность, помешавшую Собою тут мне быть, от воплощения собою оставаться. Именно это обстоятельство указало мне, что здесь, на Земле, я – это не что иное, как итог несовершенства существующих людских на ней законов, что здесь я стал виновным ещё не родясь, что я обречён был питать эти несовершенные законы своею плотью и кровью, струиться в их лицемерных артериях этапами бесконечных страданий. Я был в растерянности: что делать мне?!

Вспомнился совет одного из сокамерников – семидесятилетнего старателя одиночки, романтика-золотоискателя, всю жизнь проработавшего на Крайнем Севере. Тогда он советовал мне уехать в Якутию работать в шахте: льготный стаж, зарплата, пенсия, жильё… Его совет тогда был взят мной за основу.

Каких только работ мне не приходилось выполнять… На мою долю, в основном, выпадали самые трудные и вредные. Этим обстоятельством объясняются и болезни: туберкулёз, язва, стенокардия, две операции. А тут опять шахта. Казалось мне, не хватит моих сил.

В конце концов, забравшись в тундру, хранительницу вечной мерзлоты, устроившись в артель проходчиком, работая по 12 часов, я по Бреггу, о котором прочёл ещё в тюремной находясь больнице, перестал завтракать. Ещё раньше, в тот самый день 1989 года, когда трагичное письмо прочёл, когда в Себя пришёл я, когда до освобождения мне оставалось три года ещё, бросил курить табак, употреблять спиртное, отказался от крепкого чая-чифира. Работая на Крайнем Севере, сначала в сопках Оймякона, потом уже в тундре заполярья (до Ванькиной Губы 75 км), я четыре километра на работу и обратно ходил, бегал и летом, и зимой. Теперь я пенсионер и чувствую себя превосходно!