Подумав, он сказал:

– Я не подпишу ни одного документа.

Полицейский, усмехнувшись, махнул рукой в его сторону и сказал:

– И не надо. Думаете, их кто-то подписывает из подозреваемых или арестованных. Нет, конечно. Вас ознакомят по факту.

– Вы сказали, что у меня тяжёлая форма шизофрении, – не сдаваясь, сказал он. – А если суд назначит медицинскую экспертизу или комиссию, которая признает меня невменяемым, что тогда?

– Так это же ещё лучше! – обрадованно сказал полицейский. – Поедете отбывать срок в специализированное медицинское учреждение. Там вас подлечат, да и общественность с пониманием отнесётся к вашей преступной деятельности, списав её на ваше психическое состояние.

Нахмурившись, он сказал:

– А если я во время следствия попрошу очную ставку с одним из тех людей, которых я назвал? Что тогда?

Полицейский, посмотрев на него, как на полного идиота, сказал:

– Как вы себе это представляете, Вячеслав Владимирович? Например, Возьмём Всяких Ангелину. Фотомодель с серьёзными претензиями на карьеру в шоу-бизнесе: поёт, танцует, снимается в фильмах, клипах и телепередачах. И эта знаменитая медийная личность бросит всё и помчится в суд для дачи показаний, лишь только потому, что этого попросил, какой-то психически больной человек, находящийся под следствием? Да я вас умоляю! Даже пальчиком не пошевелит, а если суд настоит на своём, пришлёт кучу адвокатов и представителей от своего имени, которые уладят все вопросы без её участия.

Ну, или возьмём Савину Надежду. Её муж погиб у неё на глазах несколько десятилетий назад. А тут вдруг неожиданно объявляется и даже не постарел за эти десятки лет. Чудеса! Согласны?

Понимая, что у него действительно нет никаких шансов перед системой, которая перемолола тысячи людей подобных ему, он понуро опустил голову, теряя к разговору всякий интерес. Полицейский, заметив это, ободряюще сказал:

– Да вы не расстраивайтесь, Вячеслав Владимирович, никто не собирается делать из вас душегуба. В нашем ведомстве к концу прошлого года скопилось большое количество мелких преступлений, которые, никогда не будут раскрыты. А начальство постоянно спрашивает за них, спуская три шкуры с сотрудников за показатели раскрываемости. Думаю, что вы меня понимаете?

Подняв на полицейского глаза, он усмехнулся и сказал:

– Ага, знаем, плавали. Не мы, мол, такие плохие и бессовестные, а жизнь тяжёлая. Только вы мне, уважаемый, кое-что не договариваете.

Полицейский, нахмурившись, сказал:

– Про жизнь это вы хорошо сказали, нужно обязательно запомнить, пригодится. А вот про «недоговариваете», хотелось бы поподробнее. Что вы имеете в виду?

Усмехнувшись, он отвёл взгляд в сторону и сказал:

– Это на бытовых алкашей и наркоманов, от которых устали родственники и соседи, вешают мелкие преступления. А на таких людей, как я: без роду и племени, без прошлого и будущего, – можно и нужно повесить сперва серьёзное преступление, чтобы оно своей тяжестью погасило более лёгкие и мелкие.

Полицейский на короткий миг, смутившись, пожевал губами, после чего сказал:

– Вы очень умный человек, Вячеслав Владимирович, и хорошо ориентируетесь в уголовно-процессуальных отношениях. Сидели?

– Вы всё равно мне не поверите, – безразличным тоном сказал он, – да и какая разница, если один действует, а другой лишь только дразниться? Вы разве забыли, кто я? Я же – Вячеслав Савин и мой отец Владимир Савин – подполковник милиции.

– Действительно, как же я это упустил? – улыбнувшись, сказал полицейский. – С вами приятно общаться, Вячеслав Владимирович, верю, что вы вполне нормальный человек. Это видно по вашему уму и чувству юмора, но, к сожалению, как говорится, вы оказались не в том месте, не в то время. Хотя это как посмотреть. Когда вас выпишут из больницы, куда вы пойдёте? У вас ни дома, ни родных, ни близких, ни документов, ни денег, – одним словом – ничего! Что будете делать? Бомжевать и бродяжничать, ковыряясь на помойках? Жизнь на улице очень трудная и короткая. А в тюрьме вам не нужно беспокоиться: о крыше над головой, о пропитании, о медицинском обслуживании и о многом другом, – чего на улице и в помине нет.