До той поры, в моей жизни не было ни церковных людей, ни церковных книг. Недалеко от нашей школы, как раз по пути домой, располагался Покровский храм – кафедральный, в ту пору. Изредка, с друзьями, мы заходили туда, ради интереса, посмотреть, иногда даже подавали старушкам у входа какую-то копеечку. В тумане детских воспоминаний тех «походов» – тяжелое темное «золото» церковных подсвечников; потеки воска с догорающих свечей; плотный, густой, застоявшийся смешанный запах ладана, человеческого пота, давно нестиранной одежды; разноцветные крупные камни где-то на занавеске: мы полагали их за изумруды и рубины, строя нешуточные планы по «изъятию драгоценностей». Кои, понятно, так планами и остались.

Образ церковного человека был накрепко впечатан в меня событием вроде бы непримечательным. Был я тогда уже в старших классах и шел с уроков домой. Путь лежал как раз мимо храма. А тут навстречу парочка – бабулька с внучкой, под ручку. Бабулька – кругленькая, низенькая, крепко сбитая, прямо репка какая; лицо – как печеное яблоко, почти что коричневое и в морщинах все, а внучка молодая, стройная, чуть помоложе меня будет. Погода была хорошая, и настроение под стать, улыбнулся я девушке, да и она мне в ответ улыбается. Бабулька приметила, встрепенулась, за локоть ее дернула, что-то шипит в ухо и лицо у внучки таким же печеным делается – как бы «в морщинах», в «кулачок», и взгляд вниз, в асфальт.

Вот таким-то – печено-морщинистым, «в кулачок», «под ручку», «в асфальт», со смешанно-душно-потным запахом – с той поры стало мне представляться наше православие. Как костыли, лямки и ходунки для взрослых людей, добра от которых не жди. Смирительная рубашка. Теперь же, вкупе со словами из Евангелия о настоящей полноте жизни, мне приоткрылся совершенно иной, доселе непривычный образ православия как религии свободы и наполненности.

Такое – было уже гораздо ближе, четко стыкуясь с ключевой жизненной «доминантой» – свободой личных решений и грузом ответственности за них. Хотелось изменить весь мир, сделать его лучше и интереснее. Заниматься делом, интересным тебе и приносящим пользу людям. Делом, заставляющим думать, развиваться, тянуться вверх, ставить задачи, многократно превышающие твои нынешние возможности.

Но пока что это все было еще в тумане, в котором я, как конкистадор в джунглях, должен проторить свою дорогу. Как и положено настоящему конкистадору, я верил старой испанской присказке о том, что «сам человек назначает себе цену своими деяниями» и был готов вступить в пространство возможностей, неопределенностей и угроз.

Вот здесь-то и сыграло свою роль архитектурное образование, точнее, творческий проектный метод. Что такое работа архитектора? Выбрать площадку, понять, что именно должно на ней возникнуть, определить параметры этого чего-то: от фундамента до крыши, вплоть до завитушек на фасадах. Очень схоже с бизнесом, где ты определяешь среду, в которой работаешь и предмет твоей работы, оцениваешь прочность основания, риски, нагрузки и воздействия. А затем, шаг за шагом, выстраиваешь процесс. Учиться я любил, да и книжек по бизнесу к тому времени прочитано было немало. В теории все казалось наглядно и просто – бери и делай!

С устройством затейливой архитектуры мироустройства на практике мне еще только предстояло ознакомиться.

Категория: БОЛЬНИЦА

Жизнь здесь, в Воронеже, на третьем этаже отделения онкогематологии на улице Ломоносова, не в пример спокойней и ухоженней, чем в Москве, в РДКБ. И боксы здесь – не чета тому, где мы в Москве оказались: двухместные, и площадью в два раза больше; свой туалет с ванной; снаружи, по периметру, идет широкая застекленная терраса. От террасы и коридора бокс отделяют два небольших «предбанника» и два широких стекла, так что палата просматривается насквозь, с двух сторон. Прошлый раз, в феврале, мы этих удобств и не заметили, а после Москвы – сразу оценили «родные стены».