– Какие были телеграммы за последние две недели? – спросил Краснощёков телеграфиста, тщедушного человека лет тридцати.

– Я не имею права… – начал было телеграфист, но Сяосун бесцеремонно оборвал его:

– Перед тобой глава советской власти всего Дальнего Востока, так что выкладывай, что спрашивают.

– Всего три телеграммы. Одна из Читы, про ограбление Читинского банка и Горного управления. Грабила банда некого Пережогина. Взяли две с лишним тонны золота, четыре тонны серебра и несколько миллионов бумажных денег.

– Банду повязали? – спросил Краснощёков.

– Скрылась.

– Какие другие телеграммы?

– Со станции Урульга. Там прошла конференция советских работников, военных, профсоюзов. Двадцать седьмого августа атаман Семёнов взял Читу, а конференция была двадцать восьмого. Призвали Советы переходить к партизанской войне. А ещё прислали список каких-то лиц, которых следует арестовать.

– Покажите список.

– Пожалуйста, – телеграфист протянул моток телеграфной ленты.

Краснощёков нашёл начало и стал читать, разматывая ленту. Сяосун краем глаза видел текст: десяток незнакомых фамилий, но последней стояла – Пережогин, а она уже упоминалась.

Телеграфист словно почувствовал его заинтересованность.

– Говорят, Пережогин несколько дней назад прибыл в Благовещенск, – сказал он. – Гуляют, расплачиваются золотом, причём рубят его шашками на куски. А в лавках и магазинах много чего реквизируют. И не вздумай сопротивляться – могут пристрелить.

– Это кто ж такие страсти рассказывает? – с явной иронией спросил Краснощёков.

Телеграфист иронию уловил, ответил с обидой:

– Дядька мой вчера приехал. Самого едва не убили. Только тем и спасся, что с ними за анархию выпил.

– И не один раз, – добавил с усмешкой Сяосун.

– Жить захочешь – бочку выпьешь.

– Оставим досужие разговоры, – оборвал Краснощёков. – А что, в Благовещенске у советской власти не хватает сил справиться с бандитами? Позовите вашего дядьку, я хочу услышать от него, какая в городе ситуация.

Дядька, плохо проспавшийся после перепоя, через пень-колоду повторил слова племянника, а насчёт сил советской власти заявил, что она пытается урезонить Пережогина и даже единожды арестовала его, но тут же выпустила. Причём в его похмельном заявлении прозвучал почти нескрываемый восторг:

– Да и попробуйте заарестуйте такого бугая! Ростом в сажень, на поясе гранаты, за поясом револьверы, в руках – дубинка, которой он направо и налево плюхи отвешивает… И охрана кругом, в рваных тельняшках, все в пулемётных лентах с маузерами на боку… Ну, Мухин, конечно, милицию поднял, красногвардейцев, а банда на вокзале окопалась, отстреливается…

Больше из дядьки выжать ничего не удалось. Телеграфист сказал: ежели б ему поднесли стаканчик на опохмелку, он бы всё выложил, как на духу, но у Краснощёкова чудодейственного элексира не было, пришлось довольствоваться полученной информацией.

– Что делать? Какие будут предложения? – спросил председатель у Сяосуна, но заодно и у телеграфиста.

У племянника предложений конечно же не нашлось, а начальник охраны сказал:

– Надо переставить местами мотодрезину и платформу охраны и на полной скорости идти к вокзалу. Банда с тыла нападения не ждёт, используем эффект неожиданности.

– Верно мыслишь, майор. А с этими что делать? – кивнул Краснощёков на дядьку и племянника. – Вдруг позарятся на золото и телеграфируют банде, что мы идём на помощь Мухину?

– Запереть в каком-нибудь амбаре, а местному населению запретить их освобождать по крайней мере сутки.

– Лучше было бы расстрелять, – раздумчиво сказал Краснощёков. – Для надёжности. Мёртвым золото без надобности.