– Ты сбрендил?! – испугался командир. – Ничего себе чарочка! Где нашёл-то?

– Нашёл, где водится, – осклабился вестовой, и на столе появились три гранёных стакана.

Комполка удивлённо глянул на них и обратился к Ивану:

– Садись, комвзвода, поужинаем вместе.

– Спасибо, товарищ комполка. Я не пью, да и своих бойцов надо обустроить. Разрешите идти?

– Ишь ты, не пьёт он! Ну, иди, коли так. Бойцов, конечно, надо устроить. А Манькова запри, как следует. Вон в сарае во дворе. Пускай помёрзнет. Утром допросим.

Однако утром пленного есаула в сарае не оказалось. Замок на месте, а человека нет. Караульный рассказывал какую-то ерунду: будто бы всю ночь глаз не смыкал, отлучился лишь по призыву товарищей – супцу похлебать, всего-то минут на десять-пятнадцать, вернулся, а из сарая сквозь щели в брёвнах свет брезжит, однако же замок на двери висит и звуков никаких изнутри не доносится. А потом и свет погас.

– С чего бы это? – сердито поинтересовался комвзвода.

– Я подумал, пленный себе зажигалкой посветил, чтоб чё-нибудь подыскать для утепления: мороз-от разыгрался бесчурно[6], не в голову мне было[7], что он в бега ударится, – говорил караульный, молодой парень из чоновцев, искательно заглядывая в глаза то комвзвода, то уполномоченного ОГПУ. От него так густо несло китайской гамыркой, что начальники невольно отворачивались.

– И что теперь с тобой делать? – сурово спрашивал комвзвода. – Под трибунал отдавать?

– Давай посмотрим вокруг сарая, – предложил уполномоченный. – Наверняка какой-нито лаз в стене, али под стеной отыщется. Не мог же он скрозь брёвна пройти!

Лаза по низу не нашли. Более того, снег вдоль стен сарая лежал чистый, нетронутый.

– А гляньте на крышу! – вдруг благим матом завопил караульный.

Там было, что посмотреть. Сарай крыт камышом и дёрном, снег по всей крыше лежал ровным слоем, а в одном месте зияла тёмными ошмётками дёрна дыра.

– Вот он, значица, – зачастил караульный, – дыру пробил и спрыгнул подале от сарая, туда, где наезжено. И коня, поди-ка, увёл, дьявол белогвардейский! А меня таперича под трибунал?!

– Погоди ты с трибуналом! – с досадой оборвал комвзвода причитания караульного. – Что скажешь, Павел Степанович? Мне ж идти докладывать по начальству: убёг, мол, пленный!

– Доложим вместе, повинимся. Ну, подумаешь, убёг один беляк. Скока их положили в Куропатине – одним больше, одним меньше, невелика разница.

Комполка долго матерился, грозил всех отдать под трибунал, а караульного лично расстрелять – чем перепугал парня до смерти, – но потом внял разумным доводам уполномоченного губОГПУ. Сказал:

– Ладно, мужики, наверх докладывать не буду. Никто ж, кроме нас, об есауле этом не знает, зачем волну поднимать? Но вам это с рук не сойдёт. Хотел к орденам представить за операцию в Куропатине, а теперь хрен вам вместо морковки!

– А вот это, товарищ комполка, будет неправильно, – спокойно возразил Павел. – Вдруг наверху спросят: а почему это за такую блестящую операцию никого не наградили? Подозрительно. Начнут копать, а вам это надо?

Комполка с минуту исподлобья разглядывал уполномоченного и вдруг захохотал, всплескивая руками:

– Ну хитрец, ну гусь лапчатый! На хромой козе объехал! – Прохохотавшись, заключил: – Представлю обоих к Красному Знамени, а сейчас пошли обедать. И не сметь отказываться! Да, кстати, всё хотел спросить: ты – Черных, и ты – Черных, случаем не родичи?

– Сын мой старший, – кивнул Павел на Ивана.

– Вона чё! – протянул комполка. – Есть кем гордиться. Славный командир растёт.

– Я и горжусь, – широко улыбнулся Павел. – У меня и другие подрастают. Второй на чекиста хочет учиться.