И тогда он поцеловал её в эту «мушку» и ответил:

– Я эстет, ты же знаешь, моя несравненная…

И сделал от неё шаг в сторону, чтобы она смогла налюбоваться им вволю. Тут же где-то в дальнем углу её кухни забил перьями павлин, готовящийся распустить свой хвост. Она услышала почти на ультразвуке характерный «шелест листвы» от павлиньего хвоста и принялась пожирать Кари глазами, понимая, что именно это он сейчас от неё ждёт.

Сначала она съела у него усы. Они, конечно, были великолепны и лихо закручены кольцами, но она не любила его помаду для усов: уж очень липкая. Потом она сожрала феску с длинным куском натурального шёлка, повязанного в тюрбан на его голове. Кари медленно поворачивался вокруг себя, а Марианна быстро и сноровисто поедала его накидку-аббу из тончайшей верблюжьей шерсти, длинные фиолетовые штаны-ширваль с ниспадающими на талии пышными складками, золотой кушак и распашное платье-гумбаз канареечного цвета с разрезами по бокам.

Скоро Кари остался только в стрингах.

Но сам он в это же время с не меньшим проворством раздевал её. Марианна едва успела материализовать себе на грудь металлические чашки с золотыми подвесками, а на бёдра накинуть узорчатый покров. Закончив раздевать друг друга, они засмеялись, как два довольных заговорщика. Кари положил ей на талию густо татуированные руки, уже готовый притянуть её к себе. Спросил многообещающим шёпотом:

– Где ты хочешь, моя повелительница?

– В весеннем саду, но только недолго, чтобы меня не хватились дети, – быстро ответила она.

Он тряхнул чёрными кудрями, обдав её запахом амбры, и тут же, в тот же миг они очутились в цветущем саду.

Был час заката, и от этого Марианне стало немного не по себе, словно этот медленно уходящий где-то в дальнем уголке Вселенной день уносил с собой частицу и её жизни. Но Кари уже тянул с неё узорчатый покров и, нагнувшись, жадно заглядывал под золотистые кисти бахромы. Ноздри его сластолюбивого носа раздувались, словно желая уловить, впитать её интимный запах.

– Клянусь всеми сокровищами мира, ты стала ещё прекраснее! – пылко вскричал он.

– Это ты понял по моему лобку, – подсказала она и призывно позвенела грудными подвесками.

Кари моментально поднял голову. Какое-то время он смотрел, как она потрясывает плечами, потом поддел мизинцем чашечку лифчика, сдвинув его на сторону и выпустив тем самым наружу её возбуждённый сосок. Марианна тут же сделала чашки мягкими, силиконовыми, потом истаяла их без следа, и грудь её чувственно провисла, подвластная силе тяжести. На правой груди появилась «мушка», и Кари приник к груди жадным ртом. На спине его возникли тату из похабных картинок, они поползли вниз, и Марианна какое-то время увлечённо рассматривала их мелькание по ягодицам Кари.

А потом вдруг он приподнял её сильными руками, и она оказалась сидящей на его чреслах. Член Кари был уже в ней, причём от их общей поспешности Марианна не смогла подготовиться, и член вошёл туго, и сейчас она чувствовала его – сильный, распирающий изнутри.

– Прости, – пробормотал Кари.

Но всё уже было хорошо, и Кари, сидящий по-турецки, уже приподнимал и опускал её на своём волшебно-скользящем жезле, опьяняя и кружа голову ей и себе.

И полетели мгновения той вечности, когда не знаешь – на небе ты или на земле, но только хочешь, чтобы эти мгновения и эта вечность никогда не кончались.

А потом он вскрикнул:

– Поторопись!..

И она тут же догнала его.

– Так что ты хотела, моя лучезарная? – спросил он через минуту или две, счастливо улыбаясь, и виновато объяснил: – Прости, стоит мне тебя увидеть, как я всё забываю, особенно рамки и приличия… Так что ты хотела?