– Калирия, не надо, – сказал Далонг. – Нельзя так думать. Не гневи небеса, не раззадоривай их. Мое сердце говорит, что Келий жив. Нет ни единого сомнения на этот счет. И у тебя его быть не должно. У вас, Ваше Величество.

– Ты прав. – Калирия размазала слезы по лицу. – Только и остается, что надеяться. Я скучаю по папочке. Очень давно уже он ушел из Триарби.

– Я скучаю по нему не меньше.

Калирия больше всего хотела знать наверняка, что ее отец жив. Келий же, много месяцев назад покинувший свою дочь, больше всего хотел, чтобы Калирия знала – он жив, он не в опасности. Здесь, в Маударо, где он сейчас находился, было безопаснее всего. Пока их с Эльзахиром задумка не осуществится, Келий не сможет вернуться к дочери. Все это он делает ради нее. Не ради планеты, ее жителей и всех этих рас и ступеней. Не ради Чистых гор, Арамея, Огненного моря. И не ради всего того, что тысячи лет жило на Амплериксе. Только ради своей малышки.

Если бы когда-то к нему не явился Эльзахир, Келий не смог бы добраться до пиратского города самостоятельно, как не мог достичь его ни один живущий на Амплериксе, не считая, конечно, самих пиратов. Келий вообще и не мыслил, что ему доведется увидеть недосягаемый Маударо своими глазами. Но с помощью Эльзахира это стало реальным. Маги могли не все. Но очень многое.

Ни пираты Маударо, ни владыка пиратского прибежища Каралла – никто ни разу не спросил Келия, кем он является и почему вдруг оказался в их городе и надолго остался тут. Иногда Келию думалось, что он невидим для пиратов, иначе ему давно вспороли бы сначала живот, а затем и карманы его камзола в поисках пары монет. Но по странной причине пираты будто воспринимали его как естественную часть пиратского быта. Он не был для них своим, но не был и чужаком. Наверное, думал Келий, это магия Эльзахира. Проведя Келия в пиратский город, Эльзахир приказал ему остаться тут и ждать, а сам исчез, не сообщив, когда возвратится в Маударо.

Келию было десять лет, когда они с отцом переселились в Триарби из Аладайских озер. Незадолго до этого мать Келия лишилась рассудка. Он часто и с нежностью вспоминал свою маму – она была веселой молодой женщиной. Она заливисто смеялась над шутками мужа, ее обожали соседи за открытую душу и доверяли ей своих детей, уходя на рынок. Но безумие захватило ее рассудок подобно черной дождевой туче, что нависает над поляной и ввергает ее в темноту и бурю. Рано или поздно туча улетает. Безумие же его матери осталось с ней навсегда. Порой Келий думал о том, что даже смерть не была бы такой пыткой для человека, как его почерневший разум. Переехать в Триарби его отец решился после одной ночи. К тому времени он уже отчаялся излечить от безумия свою супругу, которая перестала признавать в Келии сына, а мужа считала обратившимся Хищником. За обедом она то и дело норовила полоснуть мужа ножом, чтобы убедиться, что в его венах течет густая черная кровь. Нередко ей удавалось это, и отец Келия, выкрикивая брань и заматывая салфеткой свежую рану на руке, из которой сочилась алая кровь, вскакивал из-за стола и выбегал на улицу, лишь бы не видеть безумных глаз своей все еще любимой жены. Ночами она отказывалась ложиться в одну постель с мужем, уверяя, что он пожрет ее, а со временем мысль о том, чтобы спать с женой, стала отталкивать и отца Келия. Он спал в их супружеской кровати, а жена коротала ночи на голом полу кухни. Одной ночью отец Келия проснулся от странного глухого звука, доносившегося из детской спальни. Вскочив с постели, он бросился в комнату к Келию и в ужасе застыл в дверях – жена навалилась на сына и прижала ему подушку ко рту. Муж подлетел к ней и с силой оттолкнул в сторону за миг до того, как Келий начал терять сознание от недостатка воздуха в легких. «Пусти меня, тварь! – звериным рыком огрызнулась жена. – От Хищника может родиться только Хищник! Дай мне придушить его! Дай убить это мелкое гадкое животное!»