Но звук тот отнюдь не принадлежал стреле. Он мгновенно разбавился громким шипением, и справа, метрах в пяти от борта судна, они увидели ее. Халлокати, как огромная змея из древних сказок, прорезала собой воздушную толщу и взмыла вверх. Она вытянулась, быть может, во всю свою длину и, клацнув зубастой пастью где-то высоко над их головами, остановилась и замерла. Очертания ее огромного бутона можно было хорошо рассмотреть, пусть он и находился высоко. Пассажиры каравеллы замерли от ужаса. Ствол Халлокати был таким толстым, что объять его не смогла бы и толпа. По нему каплями медленно сползала густая черная смола, а сам ствол был огрубевший, как кора многовекового дуба. Шипы, усыпавшие стебель этой королевы всех диетр Амплерикса, размером были с бочку из-под пива. Огненные сферы в небе отбрасывали на них слабо мерцающий свет, и шипы блестели пугающим изумрудным оттенком, словно это были клинки, изъеденные зеленоватой коррозией. Халлокати слегка изогнула свой стебель, и сверху вновь донеслось шипение. Путники задрали головы. «Ни звука, ни одного движения… Замрите и не дышите», – тихо шепнул остальным один из плавийцев. Снизу слышались стуки клыков – остальные гигантские хищные розы взмывали вверх одна за другой, но впустую. Каравелла парила слишком высоко наверху, и одной только Халлокати была дана королевская возможность вознестись над землей так высоко, что остальные гиганты на ее фоне казались невинными гусеницами. Тем временем Халлокати, постепенно скручивая свой стебель неровной спиралью, медленно стала опускаться вниз.

Когда ее бутон поравнялся с кораблем, каждый из пассажиров каравеллы начал мысленно прощаться с жизнью. Заключенные, которые ранее были убеждены, что лучше принять смерть, чем сгнить в камерах Песочных рукавов, теперь отдали бы все, чтобы вернуться обратно в сырые, но безопасные темницы. Фроя Эреса перспектива грядущей смерти пугала меньше, чем остальных. Он сожалел не о жизни, с которой, возможно, сейчас ему придется распрощаться, а о том, что перед смертью не сможет еще раз взглянуть на свою любимую Айри. Сожаление переполняло и плавийцев, но не из-за нависшей над ними опасности, а лишь потому, что смерть будет бесчестной, ибо каждый плавиец считал своим долгом пасть в битве с Хищником, а не перевариваться в желудке диетры, пусть даже она носит негласный титул королевы. Капитан – самый старый из тех, кто сейчас всматривался в бутон Халлокати – не думал ни о чем. Он смиренно готов был принять смерть в пасти величайшей из хищных роз. Один только Гальер Аберус, трусливо стуча зубами, боялся быть сожранным. В нем не было никакого сожаления – лишь чистый, совершенный, искренний страх смерти.

Бутон Халлокати был таким огромным, что даже каравелла, не самая маленькая из столичной флотилии, в сравнении с ним смотрелась, как бумажный кораблик, смастеренный мальчишкой. Очевидно, что Халлокати могла без труда проглотить судно за один заход, просто открыв пасть, а затем закрыв ее и раздавив каравеллу в щепки. Бутон приоткрылся и обнажил в ночном свете огненных сфер острые, толстые, мощные клыки. Из пасти Халлокати в темную бездну капала вязкая прозрачная жидкость. Непослушной рукой капитан коснулся штурвала, слегка опустил колесо вниз, и каравелла, осторожно и совершенно бесшумно, стала тихо прижиматься к контурам Чистых гор, постепенно увеличивая расстояние между ними и королевой всех диетр. Без сомнения, если бы хищные розы обладали глазами, не говоря уже про ум, Халлокати не стала бы церемониться с судном. Но, на счастье путников, глаз не было ни у одной диетры, включая ту, что держала сейчас свой бутон напротив их каравеллы, а вместо разума ею руководили инстинкты и слепой голод. За миг до того, как каравелла прижалась к уступам Чистых гор, издав слабый стук, Халлокати со свистом и шипением резко опустилась к земле и скрылась от взгляда пассажиров в непроглядной темноте где-то внизу.