Собравшись с силами Давид решился зайти, это была его прямая обязанность присутствовать на подобных заседаниях. К тому же если и узнать о своем увольнении, то лучше узнать об этом сразу. Он тихо приоткрыл дверь, и как можно незаметнее прокрался к пустующему креслу. Видимо с минуту назад в нем сидела Надя.

– А ВОТ И НАШ БЛУДНЫЙ СЫН, ДАВИД.

– ДАВИД вы пропустите ВСЕ ВЕСЕЛЬЕ, Я НАДЕЯЛСЯ, ЧТО ВЫ СМОЖЕТЕ ПРЕДОСТАВИТЬ НАМ АКТУАЛЬНЫЕ ЦИФРЫ, НО сегодня ы обошлись БЕЗ ВАС, КАК ВЫ думаете ДАВИД, МЫ СМОЖЕМ ОБОЙТИСЬ БЕЗ ВАС В БУДУЩЕМ.?

Голос покрасневшего Феликса то и дело срывался с гневного баса на изнеможённый фальцет.

Шум и грохот вагонов метро, алые губы и бледное лицо Мэри, зависли в голове Давида. Неожиданный приступ тревоги, кольнул его острием жала, нет не тревога за свое рабочее место, а что-то другое, необъяснимое.

Он продолжал молча сидеть в кресле, опустив вниз правую руку, а в кулаке сжимал, все тот же спальный мешок.

– Почему Вы молчите Давид, Я ЖЕ ЗАДАЛ ВАМ ЧЕТКИЙ ВОПРОС.

– Время, объявлять банкротство и покупать оружие.

Непроизвольно вырвалось у Давида.

– ЧТО вы СКАЗАЛИ.?

Давид ещё помолчал с полминуты и, уверенным голосом, сказал.

– Оглядываясь на наше прошлое, Андрей Феликсович, Я не уверен в нашем будущем. Мне кажется, что уже ничего не изменится. Вы можете уволить нас всех, увольняя и увольняя каждого, пока не уволите сами себя… … Объявите банкротство, купите оружие.

Коллеги в зале и так сидели, тихо, спрятав глаза, словно щенки насравшие в тапок любимому хозяину, но теперь над столом повисла, предсмертная тишина, как замолкает, ликующая толпа, в момент падения гильотины.

– Давид Алексеевич, вы свободны.

Ровным спокойным голосом, ответил грозный Начальник.

Так же спокойно, Давид поднялся и вышел вон…

Тошнота, все ещё не отступала, в голове, уже как воспоминание звучал стук металлических колес по рельсам. Подойдя к своему рабочему столу, все что он решил забрать, это фотографию его девушки.

Милая, открытая, улыбка, большие карие глаза, выразительно-тёмные брови на фоне тепло-бежевой, медовой кожи, и шикарные, черные, как ночь и такие же непослушные, волосы. Мэри, возвращаясь из короткого, но солнечного отпуска, навечно застыла в миниатюрной рамке. Она тогда, улыбалась ему, погрязшему в бесцветной рутине встреч, отчетов и докладов. Счастливая, сидя в плацкарте, она отправила ему селфи. А он распечатал эту маленькую фотографию и поместил в крохотную рамку под стекло. Теперь она, всегда, освещала, июльским солнцем его серые будни.

Положив фотографию во внутренний Карман, Давид направился к выходу. Заходить обратно в лифт он, откровенно, боялся. Но и спуститься вниз по ступенькам он не мог, так как не нашёл свой магнитный пропуск. Вернувшись обратно, он обыскал свой стол, каждую полочку и тумбочку, под клавиатурой, в кипах, уже бессмысленных бумаг, но нигде не было пропуска.

– Мне было приятно с тобой работать, Давид, желаю удачи, прощайте.

Надя, с трудом сдерживая, ещё не успевшие высохнуть, слезы, на миг остановилась возле нервно разрывающего своё рабочее место Давида и спешно направилась к лифту, в который заходили еще двое стажеров.

Подняв, не понятно для себя зачем, с пола мешок, Давид кинулся к ним вдогонку.

Он успел просунуть руку в закрывающиеся двери и протиснуться в кабину лифта.

– Подождите, вместе не так и страшно…

– Вы о чем, Давид Алексеевич? Спросил один из стажеров.

– Но Давид ничего не ответил, да и не расслышал он, о чем его спросили. Все что он слышал это, скрежет шестеренок и стук своего сердца.

Лифт остановился на первом этаже, и все четверо спокойно вышли в холл.