– Господа! Я – экатонтарх Фемел Катакалон. По приказу моего Полководца, я доставил Вам письмо моего Императора.

С первого взгляда определив Коменданта, Фемел, с поклоном передал правителю города свой пехотный меч. Бегло осмотрев ножны и прочитав надпись на клинке, тот отвинтил навершие полой рукояти и достал свернутый лист пергамента. Развернув его Анастас негромко, но достаточно для того, чтобы слышали все присутствующие, прочитал

– «Мой приказ Вам доставит тот, чье имя носит этот клинок. Ваш Император». Мы внимательно слушаем тебя, Экатонтарх.

– Мне было приказано передать Вам следующее: «Помощь близка. Вся армия Империи собрана для вашего освобождения и уничтожения вторгшихся варваров. Вам разрешается, вступить в переговоры с арабами и требуется, затягивать переговоры и удерживать их отряды возле города. Вам разрешается, предложить Халиду ибн аль-Валиду выкуп, за его отказ от ввода войск в город, в размере годового городского взноса в императорскую Казну. Обещайте всё, что угодно, но удержите арабов в пригородах Дамаска». Это все, что должен Вам передать. Прошу располагать мною. Моя рука оправилась от раны, и я готов выполнить любой приказ Командования.

– Спасибо, Фемел. О твоей преданной службе, будет доложено Императору. Пока можешь отдыхать и набираться сил. Тебя позовут.

Фемел, в сопровождении неприметного слуги, вышел из комнаты. Анастас передал пергамент секретарю. Тот поднёс письмо стал держать его над огоньком свечи. Когда на оборотной стороне проступили буквы, секретарь, почтительно передал его Коменданту. Прочитав содержимое записки, тот молча передал его Мансуру. Казначей, прочитав и не говоря ни слова, передал его очередному члену совета. Когда пергамент совершив круг, вернулся к секретарю, тот снова поднёс его к огню свечу. Дождавшись, когда сморщенный пепел рассыпался в чаше подсвечника, Анастас встретился взглядом с казначеем.

– Я думаю, что полученный Приказ не допускает обсуждения. Не стану напоминать о необходимости строжайшего сохранения в тайне, всего, что вы узнали. Прошу всех отправиться к себе. Встретимся вечером и обсудим, что сможем сделать немедленно.

Члены Совета поднялись и, с поклоном, вышли из комнаты.

– Даррар, ты глупец! Как ты можешь не видеть того, что у тебя перед глазами! Халид отстранил тебя от командования кавалерией, потому что ты, чуть было не впустил в город ромеев. Теперь, чтобы достичь положения, которое тебе положено по праву рождения, тебе нужно сделать нечто большее, чем сломя голову, бросаться в любую потасовку. Неужели ты думаешь, что твои враги забыли, как ты бежал в Ясриб, после смерти Пророка, во времена Ридда, когда племя Гатафан с асадитами и племенем Тай и отказались платить налог курайшитам? А ведь именно ты, должен был удержать их в покорности. А все потому, что ты всегда был одиночкой. Можешь продолжать так и дальше, если хочешь, чтобы тебя запомнили только, как знаменитого поединщика и шахида. Но, чтобы стать вождем и шейхом, и прославить свой род, тебе нужен свой клан. Тебе нужны люди, которые не предадут тебя, при первой неудаче.

Разговор проходил в скромном шатре, установленном для сестры Дарраром, и в котором он проводил не меньше времени, чем его непоседа-сестра. Шатер был обычным походным жилищем для кочевников пустыни. На деревянные шесты связанные в форме буквы «П» было натянуто шерстяное полотнище из овечьей шерсти. Растянутое с помощью веревок, полотнище создавало продуваемый ветром навес от палящего солнца. Ткань из некрашеной овечьей шерсти имело замечательное свойство – во время дождя она, намокая, уплотнялась и не пропускала воду. В холодное время края полотнища опускались до земли, сохраняя тепло. В самые холодные и ветреные месяцы, бывало, что кочевники заводили в шатры своих верблюдов и спали, прижимаясь к их теплым бокам. На горизонтальном шесте каркаса шатра висела занавеска, разделяющая шатер на две половины, на переднюю мужскую и заднюю женскую. Ковер, циновки, мешки с вещами и подушки составляли всё убранство этого символа вольной жизни бедуина. Оружие, седла и кухонная утварь составляли его украшение. Сейчас полог был поднят и Кхаула, усевшись на мешок с вещами, заменяющий в походной жизни и кресло, и подушку, высказывала своему брату свое недовольство его поведением.