– Я понимаю, – улыбнулся в ответ Дружинин, – а что теперь там?

Сказав это слово «там», Евгений махнул в сторону воображаемого Запада.

– Там? – вздохнув, переспросил Ксендзюк. – А там бизнес у меня, жрачка, сальце-шмальце, ты ж понимаешь, хохол без склада, где тушенка, – не хохол!

Добродушно поржав, прошли в буфет.

– Виски, водку? – участливо поинтересовался Дружинин.

– Не, я у в Канаде на бурбон перешел, – покачал головой Ксендзюк, – та же наша украиньска горилка, только з кукурузы!

– Два «Джим Бима», – сказал бармену Евгений.

– Ага, – согласно кивнул Ксендзюк и, буркнув что-то насчет нигде не принимаемых канадских долларов и золотой «визы» Чейз-Манхэттен банка, которую тоже не везде принимают «тут в Крыму», предложил пить «за счет старого афганского дружбана Дружинина».

– Я года три назад кого-то из наших встречал, мне сказали, у тебя сын есть, Василек, как он? – после второго «Джим Бима» поинтересовался Ксендзюк.

– Да вот вырос уже, – вздохнул Дружинин, – тоже вот бизнесом занимается.

– Каким бизнесом? – почти с профессиональным американским интересом спросил Ксендзюк.

– Рок– и поп-группы украинские в Москву возит вроде промоутера и пиар-менеджера у них там, – невесело ответил Дружинин.

– Что? Дела не очень чтобы очень? – хмыкнул Ксендзюк.

– Да, чем бы дитятко ни маялось, лишь бы не плакало, – ответил Евгений и, приказав бармену по третьему «Джим Биму», предложил выпить за Афган и за пацанов, что прилетели оттуда в Союз «черными тюльпанами».

Выпили не чокаясь.

– Слышь, братан, – обратился вдруг к бармену Ксендзюк, – сделай-ка телевизор погромче, что-то там интересное и кстати кажут.

По телевизору и вправду как по заказу для разговора двух афганцев шел какой-то безмолвный репортаж, показывали транспортные самолеты, какие-то гробы, потом военных, которые отталкивали гражданских с фото– и телекамерами.

Бармен прибавил звук.

– Вчора в аеропорту Жулянi не вiйськова далечiнь журналiстам украïнського телебачення зняти репортаж про прибуття «вантажу– 200» за нашими неперевiреними даними в аеропорту вивантажували труни з тiлами десантникiв, загиблих на маневрах поблизу Полтави, коли два бронетранспортери з солдатами пiдiрвалися на учбових мiнах….[12]

– Что за фигня такая? – возмутился Ксендзюк. – Ты послушай, что они брешут! Как могут два бронетранспортера с солдатами подорваться на учебных минах? Это что за лажа такая?

– Ясное дило, з Афгану десантников привезли, – встрял бармен, продолжая методично протирать и без того идеально чистые стаканы, – об этом все гутарят, потому и журналиста Гагаладзе вбыли, что много знал.

– Мля, друг ты мой, Жека, – не удержал пьяных слез Ксендзюк, – мы вот з Афгану живыми приихалы, а братанов вот выгружают мертвяками…

Бармен, повинуясь жесту Ксендзюка, налил снова.

Выпили, а потом соткнулись лбами.

Соткнулись и затянули любимую:

В самолет они грузились уже здорово датые. Недаром нос у Дружинина с утра чесался. Недаром!

– А знаешь, давай мы с тобой бизнес замутим, – уже на подлете к Симферополю и вполне уже протрезвев, сказал Ксендзюк, – мы с тобой, братан, здорово можем приподняться.

– Что за бизнес? – вскинул брови Дружинин.

– Який еще бизнес може быть у бывшего советского прапорщика, и тем более – у куска[13]? – ухмыльнулся Ксендзюк. – Тушенка, разумеется, что же еще?

– А поконкретней? – проявив явный интерес, спросил Дружинин.

Он еще по Афгану помнил, что Павло, этот прапорщик-хохол, мог из топора кашу в пустыне сварить. Где такой прошел, в народе говорят, там уже еврею делать нечего.