Очередь хмыкнуть перешла к Трекеру.

– Мальчик может не дожить до твоего возвращения, – продолжила Шай, – поэтому его прооперируют сразу, как только ты отправишься в путь. Но если подведёшь нас – в силу вступит первый вариант: Шкет останется в Фарме. По рукам? – она протянула холёную ладонь. – Или ты отнимешь у пацана времечко себе на подумать?

Трекер молча сжал протянутую ладонь металлическими пальцами.

– Какой тонкий механизм, – заметила Шай, не отпуская его руки́ и глядя ему в глаза. – Как живой. Дорого тебе стоил?

– Как минимум – настоящих пальцев.

Артемия обхватила ладонями глубокую миску с наваристым супом, почувствовала, как к оледеневшим ладоням возвращается тепло.

– Пёсий холод по ночам, да, подруга? – подмигнула ей пышная немолодая раздатчица. – Не по сезону. Ты ешь-ешь, изнутри-то быстрее согреет!

Артемия в ответ улыбнулась. Ночи и впрямь стояли холодные, а сегодняшняя ещё и жгла ледяным ветром, поэтому Тэм быстро отказалась от мысли переночевать под открытым небом и остановилась в ночлежке.

– Рябинки тебе давай плесну? Наша, мы хорошо настаиваем – голова даже с перебору наутро не затрещит. Ну, плеснуть? Вмиг согреешься!

– Нет, спасибо, мне достаточно супа, – отказалась Тэм.

Она платила патронами, а их едва хватит на скромный ужин и ночлег. Судя по промелькнувшему в глазах раздатчицы сочувствию, та догадалась о причине отказа и уговаривать не стала.

– Ну-ка, это, двиньсь! – негрубо подпихнул Артемию в сторону невысокий неопрятно-бородатый дядька в заношенной камуфляжке, протискивая своё грузное тело поближе к ящику посланий для Трекера, возле которого сидела за стойкой Тэм. – Чё там, это, – обратился он к раздатчице, помахав сложенной запиской, – когда будет-то?

– Да теперь долго не покажется.

– Едрить-любить! – подосадовал дядька, раздумывая, опускать ли теперь свою бумажку в ящик.

– Утром же был. – Раздатчица упёрла руки в бока. – Ты где шарашился, дурик? Жди теперь, пока рак на горе пукнет… Но на колёсах ещё успеешь у Макара его перехватить, если напрямки погонишь, он ведь всё равно на эфир и ночёвку остановится. Только у Макара, гляди, сейчас банда Полосатого трётся, а на них Скальп ножи точит – как бы ты, такой красивый, под руку не попал…

– Да ну, я, это, туда и обратно. По дорогам не поеду, а у Макара Скальп стрелять не будет. Да вроде и не здесь он сейчас дела свои стряпает, Скальп-то.

– Ой, я б не обещала! Скальпу последнее время плевать на все договоры – вкрай оборзел. Надо будет – так и в ночлежке мокрую устроит. Допрыгается – свои же его и кончат, и проблем всем меньше.

– А Трек-то туда, это, на фига покатил? Вроде ж всегда по большой кривой банды облетал.

– Да за каким-то мужиком.

– Чё за мужик? Из местных?

– Не, залёток. Трек спросил, не мелькал ли рыжий дед в очках, а я и вспомнила, что мелькал – на той неделе.

– Во у тебя запоминающая способность! – ахнул дядька с таким выражением, словно сказал подавальщице цветистый комплимент.

Та, сдерживая польщённую улыбку, махнула на него полотенцем.

– Да ну, у меня перед глазами за ночь знаешь, сколько лиц проходит? К утру все в одну рожу сливаются, а тут – неделя! Но этот рыжий отпечатался, потому что – ну очки, это реликт, конечно. А ещё он салфетку у меня перед едой попросил и, вообрази, повязал её за ворот! – раздатчица прыснула, едва сдерживая хохот, а Артемию словно водой окатили. – Тряпочной салфетки у меня, понятно дело, нет, – продолжала женщина, – так я ему полотенечко чистое вынесла. Но ты где видел, чтобы кто-то салфетку себе слюнявчиком повязывал, а?

«Ох уж эти твои замашки старой интеллигенции, Гриша, так уже лет сто никто не делает!» – прозвучал в ушах мамин голос, и перед глазами мгновенно всплыла картина из детства: вся семья за столом, и папа – высокий, рыжий, в старомодных очках, прежде чем приступить к своему яйцу всмятку, обязательно повязывает вокруг шеи льняную салфетку, а мама неизменно подтрунивает над этой его причудой.