Но Кин знал, что разлука – это нечто совсем иное. Это пропасть во времени и пространстве.

Когда их руки отчаянно сомкнулись, пальцы сплелись и Хезер стала целовать его в шею, Кин молил всех богов, чтобы происходящее навсегда врезалось ему в память. Он столкнул с кровати спортивную сумку. Пусть БТД и Маркус не оставили ему выбора, но в последний раз – как и шестнадцать лет назад – Кин выбрал Хезер, а не прошлое.

В полночь он позволил себе послушать музыку.

Кин следил за автомобилем Хезер, когда она забирала Миранду из школы. Вскоре после этого позвонил и соврал, что в Маринском реабилитационном центре для ветеранов согласились принять его сегодня вечером и он уже в пути на регистрацию. Мольбы проводить его всей семьей Кин решительно отверг. Проследовал за Хезер и остановил машину в темноте, под деревом, в квартале от дома. Около одиннадцати свет на первом этаже погас, и он подъехал ближе, ни на секунду не сводя глаз с жилища Стюартов. В животе урчало от голода, а зрение проигрывало неравный бой с усталостью. Но не было ничего важнее того, чтобы неуклонно высматривать потенциальные признаки деятельности БТД.

Этим Кин и занимался. Наблюдение помогало сдерживать натиск самых разнообразных мыслей.

Наконец, после долгих часов слежки, он включил радио и рефлекторно поморщился, услышав грохочущие барабаны и перегруженные гитары на волне любимой радиостанции Миранды, передающей альтернативный рок.

Обычно современная музыка провоцировала жалящую боль в виске, а иногда и более серьезный приступ, будто здешняя совокупность ритма и тональности музыкальных инструментов не особо отличалась от поп-музыки две тысячи сто сорок второго года. Почти все время, проведенное в этой эпохе, Кин предпочитал классику с ее струнными и духовыми, гарантированно не похожими на звуки будущего.

Но сейчас он поморщился напрасно: головная боль не возникла. Наверное, метаболизатор вошел в полную силу. Однако Кин все равно переключил радио на станцию классической музыки. Не для того, чтобы избежать приступа. Просто так захотелось. Знакомая ария Генделя достигла крещендо, и Кин на мгновение смежил веки, но тут в окно машины постучали.

Маркус.

Кин покосился на дом. Ничего необычного. Ни движения в кустах, ни перемен в освещении или положении дверей и занавесок, ни теней, скользнувших в палисадник.

– Ты один? – спросил Кин, выключив радио и открыв окно.

– Да. И тебе здесь не место, – сказал Маркус, глядя на асфальт. – Впрочем, без разницы. Хочешь узнать, что решили парни из Вашингтона?

– А у меня есть выбор?

В ответ Маркус пожал плечами и облокотился на крышу автомобиля.

– Твоей семье ничто не грозит. Несмотря на уровень темпоральной деформации, наш региональный зам и комитет национального надзора решили оставить твоих в покое. При одном условии: им нельзя знать ни о будущем, ни о бюро.

– Как щедро, – съязвил Кин.

– Не то слово. Агентство существует только для того, чтобы искоренять темпоральную деформацию. Ты не должен был здесь оказаться, но теперь уж ничего не попишешь. – Маркус посмотрел ему в глаза. – Они не бессердечные сволочи, Кин, а такие же люди, как мы с тобой. Ты сам поставил их в безвыходное положение.

– И что теперь по плану? В чем стратегия выхода из конфликта? Как вы собираетесь забрать меня, чтобы никто ничего не заметил?

– Поезжай через мост Золотые Ворота. Встретимся в Сосалито. Этой же ночью, – произнес Маркус так, будто зачитывал подготовленный текст.

«Этой же ночью».

Кину стало нечем дышать.

Но Маркус продолжал чеканить неумолимые фразы:

– Твою машину бросим, а на моей отправимся в точку темпорального прыжка. Махнем домой. Из-за долгого пребывания в этой эпохе нельзя исключать, что твоему организму придется несладко. Нас встретит медицинская бригада. Логистическая команда подчистит следы, которые ты успел здесь оставить, и обеспечит беспроблемный отход.