Удельный вес австрийцев по происхождению в карательных органах нацистской Германии был непропорционально высок по сравнению с их долей в общей популяции «великой Германии» (8 %): 14 % среди членов СС и 40 % среди персонала концентрационных лагерей.[134] Немало австрийцев было на руководящих должностях, начиная с Адольфа Гитлера, например: Эрнст Кальтенбруннер (начальник Главного управления имперской безопасности), Артур Зейс-Инкварт (последняя должность – министр иностранных дел Германии), Ханс Керрль (министр по делам церкви). Известный диверсант Отто Скорцени, вызволивший Бенито Муссолини после его свержения, также был австрийцем.

Эйхман отправился в Германию как обладатель германского паспорта и с рекомендательным письмом от германского консула, говорящим о том, что податель его был уволен из нефтяной компании из-за своего членства в СС, и письмами Кальтенбруннера, которые тот поручил передать гауляйтеру Болеку в Пассау. Вручив письма адресату, Эйхман пошёл служить солдатом. Он несколько преуспел в военной карьере: получил чин сержанта СС и даже медаль. Он и его подчинённые занимались, как бы сейчас сказали, мониторингом германо-австрийской границы. Приходилось выводить нелегально национал-социалистов, бежавших из Австрии, и действовать в обратном направлении – переправлять пропагандистские материалы в Австрию.

Прошло ещё немного времени, и в начале 1934 года Эйхман уже служил в австрийском легионе СС, в охране концентрационного лагеря Дахау, который буквально через несколько лет окажется в сфере его влияния. Он прошёл курс обучения стрельбе, был причислен к подразделению СС Sturm 13 и в силу крепкого здоровья был направлен в вооружённый патруль. Условия были довольно суровые, но главным образом Эйхману досаждал командовавший подразделением штурмфюрер (лейтенант). Однако все трудности службы не отвратили Эйхмана от национал-социализма, в котором он видел идею товарищества, готовности умереть за что-то великое.

В то время Эйхмана заметил офицер по фамилии Цикем [Zikem], который увидел в нём потенциал и рекомендовал направить его на учёбу в партийную школу в Восточной Пруссии. По-видимому, время, проведённое в школе, не прошло бесследно.

Можно полагать, что на том этапе Эйхман был захвачен романтикой национал-социализма и не мог предвидеть, к чему это очарование его приведёт. Но по прошествии десятков лет можно всё же увидеть некую логику Судьбы, в русле которой он оказался. Он, казалось бы, плыл по течению, но весьма вероятно, что совсем не случайно он оказался в компании нацистов. Дело не только в близости мировоззрения Эйхмана нацистской идеологии. По существу, он был нацистом задолго до вступления в нацистское движение. Вхождение в него дало легитимацию его взглядам, сформировавшимся в ходе его эволюции от монархизма к национал-социализму, в которой немалую роль играли и генетическая основа его личности, и социальная среда его жизни в Австрии в годы детства и юности, пропитанная духом антисемитизма.

С этим временем связан случай, нашедший отражение в его личном досье, содержание которого приводит Симон Визенталь [Simon Wiesenthal]. Рапорт офицера СС сообщал о драке, в которой участвовал Эйхман. Вот что об этом было написано:

Сегодня ночью в таверне Мюнхена произошла драка. Двое мужчин вошли в таверну и настояли на том, чтобы владелец поставил еврейские пластинки. Владелец отказался, и двое стали громко настаивать на своих требованиях. Присутствовал Адольф Эйхман, рядовой первого класса. Эйхман вмешался в дискуссию, высказав точку зрения владельца, возражая против исполнения этого типа музыки. Он напал на двух мужчин. Я, как офицер СС, наводил порядок. В то же время я проверил удостоверения личности участников драки, включая Эйхмана. Эйхман сказал, что он в отпуске, но я отметил, что, согласно его пропуску, его отпуск закончился за несколько дней до этого, и поэтому пропуск был недействительным.