К тому же исследование Б. Штангнет, результаты которого отражены в её работе, не было поверхностным, а отличалось глубиной, гарантировавшей от поспешных выводов. Выводы, к которым пришла Б. Штангнет, резко контрастируют с заключением Х. Арендт об Эйхмане как о носителе стигмы «банальность зла». Знаменательно и то, что обоснованное мнение Б. Штангнет фактически совпадает с результатами обследования Эйхмана психологами, о чём речь пойдёт в другой главе.[121]
Надо отдать должное деликатности Б. Штангнет – нет у неё явной атаки на книгу Х. Арендт, хотя абсолютно ясно, что весь многостраничный труд историка, а не журналиста или философа, говорит о том, что факты опровергают теорию банальности зла. И эта деликатность – безусловно, одно из достоинств книги, которое подчёркивает высочайший уровень культуры общения в научном сообществе с коллегами. Само содержание книги обращено к читателю, который не может не сделать выводы самостоятельно. Другими словами, нет необходимости входить в заочную полемику – книга говорит сама за себя, будучи антиподом работе Х. Арендт не только по периодам «до» (Иерусалима) и «в» (Иерусалиме), но и по существу.
В книге Б. Штангнет меня прежде всего интересовали материалы, которые характеризовали Эйхмана как личность, говорили о его психофизиологических и личностных свойствах и особенностях. Именно они являлись объектом моего пристального внимания, именно под этим углом зрения я читал и перечитывал книгу Б. Штангнет. Понятно, что автор, будучи историком, не только излагала имевшие место события и их интерпретацию, но и не могла, что совершенно закономерно, удержаться от оценочных суждений и психологических характеристик. И надо отметить, что она сумела проникнуть до некоторой степени в психологическую картину личности Эйхмана. Совершенно обоснованно, в противовес «банальности зла» как объяснительного механизма, движущего им в злодействе, Б. Штангнет предположила, что Эйхман прекрасно владел искусством ролевой игры, в которой он был сам себе режиссёр и актёр. Именно благодаря этому дару он достиг известности в нацистской элите и влиянию в среде еврейских функционеров, сотрудничавших с ним.
Актёрское мастерство представило Эйхмана в глазах многих в ходе судебного процесса в Иерусалиме в виде недалёкого служаки, конторской крысы, слепого исполнителя чуждых ему приказов. Впечатление от Эйхмана в зале суда резко контрастирует с его образом как в годы до поражения Германии, так и после войны. Есть достаточно свидетельств того, что Эйхман был весьма амбициозен, стремился сделать карьеру. И совсем он не походил в те годы на тихого, вполне заурядного подсудимого, непонятно каким образом, оказавшимся на скамье в зале суда под тяжким обвинением. Но, возможно, выбор роли в этом случае был не совсем удачен – у него имелись все возможности для занятия активной атакующей позиции. Хотя абсолютно ясно, что любая его роль в «Эйхман-шоу»