Её раздражала его речь, которая была далека от академического немецкого языка, бывшего для неё весьма чувствительным местом, а также словесные клише, которые для неё являлись показателями его низкого интеллекта. По её мнению, протоколы допросов на предварительном расследовании показывают, что «каждая страница которых была прочитана, откорректирована и подписана Эйхманом, – настоящая золотая жила для психолога, достаточно мудрого, чтобы понимать, что ужасное может быть не только гротескным, но и просто смешным. Некоторые из комичных эпизодов переводу на английский не поддаются, поскольку юмор заключается в героической битве Эйхмана с немецким языком – битве, которую он упорно проигрывал». Одним из индикаторов невысокого интеллектуального уровня Эйхмана Х. Арендт считает его плохую память, которую называет «дырявой». Она полагала, что он не в состоянии припомнить факты, которые были документально зафиксированы. А может быть, как явствовало из протоколов допросов, память его была избирательна? Он «помнил» то, что хотел рассказать, или «вспоминал», когда ему предъявляли соответствующие документы… У Эйхмана, как следует из материалов допросов, не было серьёзных проблем с памятью, во всяком случаев таких, которые чем-то отличали его от обычных людей. В этом месте следует согласиться с Арендт, назвав Эйхмана банальным, хотя есть основания полагать, что его память была выше среднего уровня. Он излагал довольно подробно, с указанием географических названий, историю своей службы в СД и гестапо. В своей «Исповеди…», переведённой на английский язык, совсем небольшого объёма – около 40 страниц отдельного издания – Эйхман упоминает более 40 фамилий лиц с их должностями и полсотни географических названий соответственно ситуациям, для которых они релевантны.[88]

Память у всякого из нас избирательна, что естественно и присуще природе человека. В то же время не секрет, что память является прекрасным орудием манипулирования, чем, без сомнения, Эйхман пользовался. Кроме того, следует заметить, что память является коррелятом интеллекта и последующих профессиональных достижений, но в довольно ограниченной степени. Известен случай, который на протяжении многих лет отслеживали психологи, – журналист С.Ш., который обладал практически безграничной памятью.[89] Следуя логике Х. Арендт, человек с такой памятью должен был достичь вершин учёности. Однако волей обстоятельств и неких внутренних побуждений он стал известным мнемонистом, который выступал на эстраде.

При чтении записей допросов[90] складывается впечатление об Эйхмане как об умном, изворотливом человеке, который прекрасно помнил детали своей службы по прошествии более 15 лет. Как могла Арендт представить его тупым служакой, слепо повинующимся приказам своих начальников? Уничтожение такого немыслимо большого количества людей, собираемых со всей Европы, требовало своего организационного гения, злого гения – и он нашёлся. Вероятно, провидцем был Кальтенбруннер, определивший Эйхмана в ряды убийц. Из протоколов видно и то, что Эйхман не просто был исполнителем распоряжения нацистских верхов об окончательном решении, но проявлял инициативу. Он продолжал упорствовать, отправляя на смерть венгерских евреев даже тогда, когда получил приказ остановить этот процесс. Стало быть, он не был и беспрекословно послушным.

Одно из популярных объяснений мотивов, побуждающих Эйхмана к действию, с точки зрения Х. Арендт, заключается в том, что, будучи человеком недалёким, но исполнительным, всецело повинуясь выполнению приказов высших инстанций, Эйхман со всей душой отдавался делу, по отношению к которому у него не возникало никаких эмоций. По его словам, он не был антисемитом, что всё-таки сомнительно, как следует из воспоминаний тех еврейских активистов, которым лично приходилось иметь дело с Эйхманом. Можно было бы предположить, что исходя из такого видения его личности, Эйхман мог бы участвовать в злодейских делах по уничтожению любого народа, любой популяции. Так ли это? Действительно ли ему было безразлично то, что он находился в эпицентре «окончательного решения»? Арендт отвечает на этот вопрос положительно. В то же время сам Эйхман, пребывая в иммиграции, в интервью голландскому журналисту Виллему Сассену на вопрос о том, не сожалеет ли он о содеянном, ответил: