Ну, думаю вот он, шанс. Они ж меня не видели, я в ложбинке затаилась. И я так на полусогнутых, к земле пригнувшись, к катерочку зарысила. Влезла, туда-сюда жалом поводила: негде спрятаться. Потом на корме брезент какой-то приподняла, под ним ящик, незапертый, внутри – парочка спасательных жилетов. Места немного, но, если жилеты выкинуть, я втиснусь. Жилеты я в ложбинку отнесла, затолкала в папоротники, вроде не торчат, не светятся своими апельсиновыми дольками. Знаете, влезть в ящик, да сверху брезентом закрыться, как было, не так уж просто, эквилибристика настоящая. Лежу, калачиком свернувшись, слушаю, как вода о борт: «Блямс-блямс». Время остановилось, только этот плеск, а больше ничего в мире нет.

Потом: «Др-р-рын», – движок завелся. Поехали! Никто меня не хватился. Никто не бегал по острову, заполошно крича: «Где она? Ищи ее! Хватай!» Может им вообще на меня наплевать?

Шлепали через озеро долго, у меня все тело одеревенело. Да и подзамерзла здорово, я же как была в свитерке летнем, рукавчики до локтя, брючки тоненькие и босоножки – два ремешка. Теперь поняла, чего дядька-то в шапке. Мне б такую сейчас и носки бы еще в придачу шерстяные. Чтоб прямо на босоножки. Наконец, мотор выключился, катер бортом мягко бухнулся во что-то – причалили. Слышу, опять кто-то с кем-то разговаривает, и опять не по-русски. Значит, я не под Ленинградом. В Эстонии или в Латвии. Пошуршали, поговорили, и тишина, видать ушли все. Можно вылезать. Крышку откинула, кое-как на онемевших ногах встала – опа!

На причале в шезлонге Петер раскинулся. Шляпа, гавайская рубашка, темные очки, прямо, как на курорте. Рядом второй шезлонг, пустой, между ними – столик пластиковый, на нем ведерко с бутылкой шампанского и пара бокалов. Меня, гад, поджидал. Знал, что я этим рейсом прибываю. Значит, тетки ему позвонили, а этот в шапке вязаной, меня ему прямо в руки. Наверно, всю дорогу смеялся надо мной, как я в ящике скукожилась. Я сперва хотела мимо рвануть к берегу. Да как? Ноги-то еле разгибаются. Да и за спиной у него вовсе не город. Пустота какая-то, равнина с редкими кущами. Что ж мне зайцем между кустами петлять?

Пока я это в голове прокручивала, Петер поднялся мне навстречу и руку подает:

– Добрый день, Амалия.

Будто я к нему в гости явилась.

Что было делать? Оперлась на его руку, вылезла через борт и в шезлонг уселась молча. Он шампанское откупорил, разлил, бокал мне протягивает:

– За встречу.

Вот, думаю, свинья какая, свинина поросячья.

– Вы, – говорю, – в этот раз ничего в бокал не добавили? А то в следующий раз я на Луне очнусь.

Смеется – удачная шутка.

Так бы прямо в это киношное лицо вцепиться когтями, и за нос бы укусить. А вместо этого шампанское попиваю, слушаю, что он мне наговаривает. А он прямо соловьем разливается. Полюбил, дескать, меня, сиюминутно и навсегда, вот как увидел у колонны в консульстве. Как узрел меня, роскошную рыжеволосую нимфу, испуганно-трепещущую – это цитата, вы не думайте, что сама сочиняю – так страсть в нем и взыграла. Ну и, короче, он меня опоил и вывез в родную ему Финляндию. Диптранспортом или диппочтой. В чемодане, огромном таком, скорее, в сундуке. Без досмотра. Вот тут я бы и присела, если б до этого свою корму к шезлонгу не принайтовала. Люди добрые, святители-просветители, вот я где! В чужой капстране и без паспорта. Караул! Тут если и сбежишь от ворога окаянного, куда подашься? В тюрьму упекут. Попалась птичка в сети. А он, знай, поет: нужно время, чтоб узнать друг друга, теперь оно у нас есть, и я не в коем случае не пленница, а его гостья, и он разбудит в моем сердце любовь, и будет у нас счастье до гроба. И ду-ду-ду…