– Не мешай, парень, иди своей дорогой, – сказал Антон, мягко подталкивая его к выходу.

Давид вышел на крыльцо, опустив голову. Следом за ним вышел Антон.

– Тебе лучше среди своих жить, – сказал он. – Ищи работу в немецких поселениях.

– Там я точно никому не нужен, – мрачно ответил Давид, развернулся и направился в сторону Волги.

Бродя весь день вдоль берега, он надеялся найти свою лодку, которую, видимо, унесло течением.

 “Дурак, надо было ее привязать или подальше из воды вытащить,” – ругал себя мальчик.

И хотя возвращаться в родное село было боязно – пугала и сама переправа через широкую Волгу, и неизбежный гнев соседа, чью лодку он взял без спроса, – другого выхода Давид, кажется, не видел. Права была управляющая: без знания русского языка ему в совхозе делать нечего. Вот только как его выучить, живя среди немцев?

Поужинав остатками хлеба и нарвав пару горстей подмороженного терна, еще задолго до захода солнца Давид забрался в один из стогов сена, которыми было усеяно поле между Волгой и поселением, и мгновенно уснул.

Ранним утром следующего дня он снова сидел на ступеньках управления совхоза, на этот раз без завтрака. Как и вчера, первой пришла уже знакомая женщина в красном платочке и отворила дверь.

– Ты опять здесь? – удивленно спросила она, разводя руками.

Не говоря ни слова, Давид смотрел на нее, не отводя взгляда.

Вскоре в здании собралось все правление совхоза. Давид терпеливо ждал прихода того самого кучерявого мужчины, и, когда тот появился, пошел за ним следом.

– Guten Morgen! – во весь голос поздоровался мальчик и снял фуражку.

– Ну объясни ты ему, – обратилась управляющая к невольно ставшему переводчиком Антону, – нет у нас для него работы. Молодой он еще.

Антон только собрался перевести ее слова, как Давид, дрожащим голосом, перебил:

– Я же вырасту. Я всему научусь. Я могу лошадь подковать, топоры и серпы заточить! Неужели я в вашем тракторе не разберусь?

Антон с тяжелым вздохом перевел слова мальчика.

В комнате повисла тишина. Видимо, каждый размышлял, как поступить с этим упорным и отчаянным подростком.

– Нина Петровна, а давайте попробуем, – неожиданно обратился Антон к управляющей. – Может, действительно из мальчика толк будет? Ну не оставлять же его на зиму, глядя на улице. У нас ведь совхоз именно для сирот создали. Неужели из-за маленького роста и незнания русского языка не возьмем?

Управляющая посмотрела в сторону Давида, затем обвела взглядом всех присутствующих. Остановив его на Антоне, она невесело заметила:

– Ты же знаешь, что мы принимаем только совершеннолетних детей, окончивших школу.

– А что делать? Куда его отправить? Поблизости ведь нет ни одного детприемника, – ответил Антон, для убедительности обняв Давида за плечи. – Год пролетит, мы даже не заметим. Пусть парни в общежитии потеснятся, а я ему с русским помогу.

– Ты хоть в школе учился? – спросила Нина Петровна, доставая из стола какие-то бланки.

– Нет, – честно признался Давид.

– Так, значит, жить будешь в общежитии, питаться в столовой, – радостно переводил мальчику слова начальницы Антон. – Четыре дня работы в поле и мастерской, два дня курсы трактористов. В воскресенье – ликбез. Отдыхать, извини, не придется.

– А какая сейчас может быть работа в поле? – удивился мальчик. – Урожай-то уже собрали, скоро и снег пойдет.

– А про озимые и снегозадержание не слышал? – женщина посмотрела на Давида с легкой улыбкой. Он начинал ей нравиться. – Пойдешь на склад, пусть там тебе валенки и ватник выдадут. Скажешь, “ваша мать” распорядилась. Они поймут. Как тебя величать-то, Катигорошек?