– Ну иди сюда, чувак. Я тебя не убью, просто за окно выброшу…

Надо же, слово «чувак» – из лексикона нашего поколения, подумала Фируза, оказывается, вернулось к нынешней молодежи. И какие они, лапочки, гуманные, пауков не хотят убивать. С удвоенной симпатией она смотрела на них и тихо радовалась, что молодёжь немного ожила.

Девчонки увлеклись занятием, временами они начинали по-детски прыгать на кроватях, и между ними образовалась некая солидарность. У Таши в глазах появилось любопытство и желание присоединиться к этой игре, но, видимо, её останавливала мысль о том, что она взрослая и к тому же студентка.

Скоро все пауки были отправлены в ночной полет за окно, паутина с окон сдернута, и девочки вновь уткнулись в гаджеты.

Вернулась кондуктор, с огорчением заметив, что мужики «смотрят по телевизору какую-то ерунду» и не соглашаются сменить канал…

Сгустилась ночь. Лампы не включали, чтобы не привлекать мошкару. Да он и не нужен. Слепящий свет шарообразного фонаря лился прямо в окно. В его прожекторе, как густой снегопад, роилась светящаяся серебром мошка.

Ну вот и день прошёл. Пора спать. Фируза закрыла глаза, но неотвязные мысли вернулись. Почему родные приснились ей, и какой за этим смысл? О чём-то предупреждают? Или дали понять, что отвели чей-то преждевременный выбор от нее? Как разгадать знаки, которые приходят из потустороннего мира?

Время, наверно, уже позднее. Она открыла глаза. Уличный фонарь ярко бил направленным светом прямо в палату. Стены и потолок заливал мертвенно-синий свет гаджетов. Отрешённые сине-слепящие лица девчонок делали их похожими на инопланетян.

Фируза закрыла глаза и вскоре уснула.

Пробуждение началось с медленного погружения в ясный свет августовского утра. Только не хватало в этом летнем мире птичьего гомона. Фируза заметила: в городских кварталах не слышно птичьего разноголосья. Куда девались воробьи с их звонким детским чириканьем? Одни вороны и голуби самодовольно вышагивают по дворам, как вредные старухи, выжившие из коммуналки неугодных соседей.

Кровать около умывальника оказалась занята. Тётка лет семидесяти лежит под капельницей, важно так. Вроде и кровать, как у всех, и подушки такие же, а ощущение, что возлежит она на высоком ложе, на высоких подушках, как королевишна. К стойке прикреплен один пузырёк с лекарством. Значит, не тяжёлая больная. Некоторым в первый день два-четыре пузыря прокапали.

Позавтракали, Фируза принесла завтрак и новенькой. Когда пузырек весь просочился по венам и иглу сняли, тётка с аппетитом поела и тут же, откинувшись на подушки, ровно, негромко захрапела.

Пришла врач, снова вертелась вокруг своей оси, многословно отвечая на вопросы. Обрадовала Ташу и Шахрият известием о выписке. Кристя смахнула слезу. Кондуктор снова говорила о роже, показывая её врачу, потом пытаясь показать Фирузе. И снова королевишна вырубалась, мгновенно засыпая.

Ни с кем не попрощавшись, молодёжь с пакетами быстро покинула палату.

Ближе к обеду «заселили» кровать в углу. Тихая женщина с медленными движениями сразу же по телефону попросила принести кроссворды и прочую мелочь. Надя, бывшая работница спичечной фабрики, сама похожа на спичку – на длинное худое тело с белёсым халатом насажена небольшая голова с невыразительными глазами.

Перед обедом королевишна проснулась от мелодии своего мобильного «Пришла любовь».

– Я в больнице лежу… Не знаю. Вечером поела арбуз, сливы, виноград, потом рвота началась, тошнота. Чувствую себя нормально (тихий смешок). Я давно хотела лечь в больницу, чтобы выспаться…

Потом она сделала еще несколько звонков с тем же пересказом.