Павел выпрямился и поправил атласный саван.

– Там не будет тебе ни покоя, ни мира. Мерзавцы, я надеюсь, исчезают навсегда.

Он повернул голову направо, где неслышно остановился Георгий. Тот задумчиво разглядывал лицо Семёна, будто видел в этом что-то чарующее.

«Не хватало только, чтобы он маньяком стал», – промелькнуло в голове Павла.

– Ну что, помирились? – спросил он вместо этого.

Друг расплылся в улыбке.

– Было бы отлично.

– Ты что, решил идти на поводу у общества?

– Ага, – Георгий с вызовом уставился на друга.

Павел и сам понимал, что только накручивает. Он заставлял себя думать логически – а Георгий логически делал все верно. Вёл себя так, как и всегда. Вызывающе, нагло и развязно, и ни для кого не было секретом, что он ненавидел Семёна. Пропустил бы он такое событие, если бы не убивал этого человека? Едва ли. Он бы пришёл первым и делал всё то, что делал сейчас.

Просто Павел настолько боялся того, что причастность друга к убийству раскроется, что не хотел и на пушечный выстрел подпускать того ко всему, что может быть связано с Семёном. Выходит, Георгий лучше Павла справлялся с его же работой?

– Так ты всё же поедешь на кладбище? – спросил он, надеясь перевести тему на более приятную, если что-то, связанное с похоронами, вообще может быть приятным.

– Только если потом мы поедем на поминки.

– Если уговоришь Елену, то я не против.

Георгий тут же направился к выходу, а Павел остался наедине с Семёном ещё ненадолго. Людей снаружи было много, и большинство уже попрощалось. Павел, который зашёл в числе последних, вскоре тоже покинул зал.

К его удивлению, на отпевании кто-то всё же захотел присутствовать. Траурная атмосфера, царящая перед входом, совсем не подходила Птицыну. Павел почти физически ощущал фальшь, которая витала в воздухе и оседала в лёгких.

Откуда-то из-за угла вышел священник в чёрной рясе. Он был одним из немногочисленных священников в двух церквях Птицына, и его все хорошо знали. Павел и сам часто приходил к нему на службу.

Кивнув в знак приветствия отцу Матвею, он с неохотой вернулся в прощальный зал.

– Начинаем? – спросил священник присутствующих.

Следом забежала Елена, держа в руке охапку церковных свечей. Она надела на них картонки, защищающие от воска, и обвела взглядом немногочисленных людей.

– Свечи возьмите. Всем хватает?

Павел взял две, одну из которых протянул стоящему рядом Никите. Кажется, Семён был каким-то далёким его родственником. Елизавета Петровна тоже пришла и зажгла свечу украшенной металлом зажигалкой.

Кроме них на отпевание пришли Ирина, муж и сыновья Елены, какие-то незнакомые Павлу мужчины и даже сам Мстислав.

Монотонные слова молитвы падали в мысли тяжёлыми камнями. Отец Матвей произносил слова нараспев, но Павел всё равно с трудом разбирал текст.

Он крестился, когда крестились все, и с долей веселья отмечал, что все до смешного стараются выглядеть грустными. Семён был не тем человеком, чью смерть будут оплакивать.

Павел смотрел в лицо покойного, думая о том, что заставило Георгия его убить. Почему его никто не убил раньше? Даже Мстислав выбрал вариант, где они оба спокойно сосуществуют в этом мире. Павел склонялся к мысли, что ещё много лет назад, будучи высокопоставленным членом банды, Семён смог украсть компрометирующую Мстислава информацию. Если в будущем он пригрозил своему бывшему товарищу именно ею, то становилось понятно, почему злопамятный мэр оставил в покое предавшего его друга.

Могло ли это означать, что Семён профессионально занимался шантажом? Вряд ли Мстислав платил ему за молчание; от него и так требовалось слишком много, а Семён не был глупцом, чтобы умирать из-за собственной жадности. Но он мог шантажировать менее влиятельных, но таких же преступных людей. И если он сообщал им, что компромат будет опубликован после его смерти, то понятно, почему эти люди не стремились его убить.