– А? – Пол уже вовсю занят бумагами.

– Капсулы, – уточняю я. – Они расщепляют людей?

– Ага, – небрежно бросает Пол, подхватывает портфель и исчезает под приоткрытыми воротами за мгновение до того, как те начинают закрываться.

Наблюдаю за опускающейся створкой, гадая, верно ли понял мой вопрос мистер Трейд.

«Капсулы уничтожают и заново воссоздают пассажиров?» – проносится в голове. Громыхание металлических защёлок возвращает меня в реальность.

– Да ну, бред. – Перескакиваю через две ступеньки и оказываюсь на кухне Трейдов.

Лютер закручивает крышку на смятой пластиковой бутылке молока и несёт её к холодильнику.

– Куда? – Миссис Трейд не даёт ему открыть дверцу. – Выкинь.

Я беру стоящую у стены швабру и начинаю вытирать молочную лужу.

– Оставь, Джей-Джей, пусть Лютер сам убирает. – Она треплет меня по израненной щеке своей сухой ледяной ладонью. – Кошмар… Откуда это у тебя?

– Упал в осколки, – кривлюсь я, пытаясь удержать улыбку, и отдёргиваю голову. Лютер забирает у меня швабру. – Можно мы прогуляемся немного?

Анджела утвердительно кивает и поднимается на второй этаж.

– Ведёт себя как сука, – бурчу я.

Лютер на секунду останавливает швабру и ничего не отвечает, лишь громко сопит, затем с удвоенным усердием вытирает молоко.

– Да хорош уже драить, пойдём – Я вырываю швабру из его побелевших от напряжения рук и отношу в ванную комнату.

– Тебе влетело вчера за чайник? – спрашивает Лютер, как только мы покидаем двор.

Я корчу безразличную гримасу в ответ.

– Эх, – вздыхает Лютер. – Твои родители совсем другие…

– Дело совсем не в этом, не заморачивайся, – говорю я. – Просто помни, что всё постоянно.

– Это как?

– Ну вот этот наш разговор. Он происходит постоянно, не прекращаясь. Так и всё остальное. Все события бесконечны, и варианты их развития бесконечны. Чего ты там строчишь? – Заглядываю в телефон Лютера, где он старательно записывает в заметки мои слова.

– Да так, мысль интересная. Думаю, ты прав. – Он поднимает взгляд. – Тебе про это мой отец рассказал?

– Нет, но думаю, он тоже должен знать. – Я пожимаю плечами. – Это же очевидно. Если мы видим свет погибших звёзд, значит, где-то по-прежнему есть и сами звёзды. Соответственно где-то мы ещё не вышли из твоего дома, и ты даже не разлил молоко.

– Но я-то здесь.

– Ты и там тоже, и всегда будешь там, где бы ни был. В каком-то смысле с тобой уже случилось всё, что произойдёт в будущем, просто ты наблюдаешь события из обособленной точки, хотя мозг твой уже давно всё знает наперёд.

– А-а-а, – тянет Лютер. – Это как во сне, да?

«Сон, почему он о нём говорит?»

Я украдкой щиплю себя за предплечье. Больно.

– Нет на самом деле, – отвечаю я, пытаясь скрыть раздражение. – И при чём тут сон вообще?

– Ты же сам на днях говорил, что сны заранее готовятся в подсознании… – Он чешет затылок. – Зачем ты себя щиплешь постоянно?

– Я?! – Перестаю себя щипать. – Это просто привычка, придурок.

Лютер приподнимает руки, мол, да брось, всего лишь спросил.

– Глупые вопросы у тебя, – бурчу я.

Лютер согласно кивает.

– Ты вон вообще сутулишься вечно, – я хлопаю Лютера по спине, и он становится на целую голову выше меня.

Ещё в начале улицы замечаю машину на подъездной дорожке. Родители дома. Мама и сегодня не репетирует? Поднимаюсь по ступенькам и прохожу внутрь. Навстречу из гостиной тут же выходит мама. Она выглядит непринуждённой, но что-то в её позе кажется неестественным. Именно так мама показывает непосредственность на сцене. Посторонний человек не заметил бы фальши, мама хорошая актриса, но для меня разница между её естественным поведением и игрой очевидна. Что-то тут не так.