Здесь уместно отметить неоднозначный статус понятия «компромисс», необходимого для дальнейшего поиска путей выработки эффективной стратегии. В нашем отечественном дискурсе зачастую понятие «компромисс» связано с негативными коннотациями, с отказом от принципиальной, единственно достойной позиции. Стереотипом является выражение «стороны вынуждены были пойти на компромисс». Здесь явно видно влияние «телеологических» принципов, характерных для большинства периодов нашего исторического развития.

В других традициях дискурса присутствует иное отношение к этому понятию: «стороны достигли компромисса», т. е. взаимоприемлемого баланса своих целей и интересов. Таким пониманием, тесно связанным с «генетическим» подходом, мы и дальше будем руководствоваться при использовании этого понятия.

Российский опыт: стремление к прорыву против предостережений реалистов. Спор между сторонниками телеологии и генетики не обошел и наше Отечество. Наше обсуждение лишь очередной виток долгой российской дискуссии о соотношении этих двух принципов. Одной из причин, по которым эта дискуссия в нашем обществе приобрела особо острый характер, являлся высокий статус нравственных принципов, который они постепенно приобретали со второй половины XVIII в. Замечательный анализ этого процесса был проведен С. Экштутом[75].

В качестве яркого примера социальной рефлексии соотношения двух принципов уместно привести пример продвижения Екатериной Великой положений своего Наказа, обернувшегося жестким столкновением доктринерской политики с реальной жизнью. Вдохновленная идеями Просвещения, Екатерина II, собирая выборных в Комиссию, была убеждена, что «Слово мудреца» дошло до престола Екатерины, до него дойдут и «тайные желания народа». Но «наказы», привезенные с собой депутатами из провинции, спустили Екатерину с небес на землю. На этой земле она все прочнее укреплялась по мере того, как развертывалась перед ней поставленная ею пьеса. Прошло немного времени и Наказ (вдохновленный идеями Беккариа) начал ей представляться «болтовней»[76].

Вопреки распространенным стереотипам, наши монархи не были «недоучками», не понимавшими необходимости решения «крестьянского вопроса», реформирования крепостного права. Скорее, они хорошо помнили формулу «правление в России есть самодержавие, ограниченное удавкою», принадлежащей писательнице Жермене де Сталь. «Генетическая» озабоченность политическими последствиями реакции высших слоев на планируемые преобразования обусловила то, что Николай I не выносил данную проблему на широкое обсуждение, а создавал для выработки такого рода проектов «секретные комитеты», а Александр Освободитель принял компромиссную формулу реформ, воспринятую «прогрессивной общественностью» как «обман» и «ограбление». Но проведенная реформа далеко не была принята и «барами», как справедливо отметил Н.А. Некрасов, она ударила «одним концом по барину, другим по мужику»[77].

Наше общественное мнение, воспитанное на последовательной верности принципам, было крайне далеко от соображения, что хороший закон не только тот, что удовлетворяет всех, но и тот, что равно не удовлетворяет конфликтующие стороны.

Но была и другая, более «генетическая» позиция в отношении проведенной реформы[78]. Крупный государственный чиновник, хорошо знавший все перипетии подготовки реформ, писал: «Припоминая всю горечь условий, в которых они (крестьяне. – И. Д.) находились доселе, и взвешивая те последствия, которые влечет за собою для них нынешняя реформа, невольным образом спрашиваешь себя: возможно ли, естественно ли, чтоб сердца их не раскрылись при вести о новом воскресении, о новом сошествии Христа во ад для освобождения душ их? Возможно ли, чтобы эта добрая, неслыханная весть не потрясла их до глубины души, чтобы при получении ее они сохранили все благоразумие, все хладнокровие?