Мимолетные воспоминания о том разговоре то и дело прерывали сегодняшнюю лекцию о вреде наркотиков. Когда мы вышли из спортивного зала и отправились на третий урок, у меня мелькнула мысль, что на самом деле директор восхвалял способность Скотта выдержать десяток ударов ножом во имя панк-рока. Смысла в этом было больше, чем в том, что директор сказал на самом деле, назвав Скотта «подающим надежды». Наши учителя искренне полагали, что мы поверим, будто жестокие убийцы Скотта – не названные и обозначенные только мужскими местоимениями – силой затащили его на какую-то оргию, где и убили, когда он отказался принимать наркотики.

Мы с Лиззи возвращались домой из школы вдоль железнодорожного полотна, разрезавшего пополам два похожих друг на друга, словно зеркальные отражения, жилых района, скрывающихся за высокими шумозащитными экранами из газобетонных блоков. В детстве мы раскладывали на рельсах мелкие монетки и ждали поезд, чтобы увидеть, как монетки огненной дугой взлетят вверх или будут расплющены до неузнаваемости. Может быть, вагоны сошли бы с рельсов. Но, сколько раз мы так ни делали, нам потом так и не удавалось найти наши монетки. Локомотив как ни в чем не бывало тащил за собой груженые товарные вагоны, даже не подозревая о наших злонамеренных попытках.

– Хочешь курнуть? – Лиззи достала из кармана поношенной джинсовой куртки твердую пачку «Мальборо». Один наш знакомый работал на местной заправке и иногда (когда находила щедрость) продавал нам сигареты. Усевшись на рельсе, мы выкурили одну сигарету на двоих, передавая ее друг другу, до тех пор пока от никотина у меня не закружилась голова.

– Ты не чувствуешь себя странно? Какой-то другой? – вопросительно посмотрела на Лиззи я. – Будто мы теперь зло или что-то в этом роде?

Лиззи склонила голову набок, и ее многочисленные серьги сверкнули в лучах солнца. Сегодня ее платиновые волосы, намыленные и высушенные в форме жестких игл, беспорядочно торчащих во все стороны, напоминали смятый одуванчик.

– Нет, я чувствую себя абсолютно так же. Возможно, странно как раз это.

– Даже не знаю. – Впереди, ярдах в пятидесяти, виднелась крыша моего дома, возвышающаяся над шумозащитным экраном. Все дома в квартале были совершенно одинаковыми: их кровлю поддерживала в идеальном состоянии компания Ирвина. – Странно все, твою мать. – Опустив голову на колени, я подумала о том, что всего через год буду в университете.

– Давай мы сегодня вечером чем-нибудь займемся. Не хочешь сходить в кино?

Конечно, я хотела. Если не возникало никаких других мыслей, по пятницам мы обязательно ходили в кино.

– Зайдем ко мне домой и позвоним Хитер с Сооджин.

Кивнув, Лиззи смяла окурок о камень. Мы забрались на шумозащитный экран, ставя сапоги в щели между блоками, из которых выкрошился цемент, и спрыгнули на «зеленый пояс» вокруг пруда. В воде плескались детишки, их матери посмотрели на нас с неприязнью. Панкующие девицы вызывающе демонстрируют свое непослушание. Но, по крайней мере, они нас заметили.

Мой дом стоит в одном углу прямоугольного блока из пяти кондоминиумов, имеющих общие стены, эдакий образец пригородной архитектуры – пятерняшки. Все боковые фасады выходят своими одинаковыми кривобокими лицами на тихие улочки, у каждого по три окна и дверь, выкрашенная в светло-коричневый цвет, типичный для семидесятых. Но у угловых домов (таких, как наш) есть одно дополнительное окно в стене, выходящей на улицу. Отец называет наш дом «модель делюкс», но, по-моему, не очень-то этим доволен. У нас в доме строгое правило: шторы должны всегда закрывать окна, если только не идет дождь, и только в этом случае их нужно раздернуть, чтобы впустить больше света.