Анна кричала.

Подхваченный испуганными чайками вопль поймали притихшие волны, торопливо унесли по яркой лунной дорожке к горизонту.

Анна дрожала. Вцепившись в собственные руки, до крови исцарапала кожу. Теперь багровые полосы темнели в свете светодиодного фонаря.

Девушка спустила ноги с кровати, нащупала холодные тапочки, вышла из палатки. Ветер мягко обнял за плечи, погладил лицо.

– Княжич, – хриплый голос у самого уха.

Анна испуганно выдохнула и оглянулась в пустоту: лагерь археологов спал.

Днем, спрятавшись в тени навеса, она чистила четвёртый килограмм картофеля. Гора очистков медленно росла, в наушниках гремела музыка, к которой всё никак не рождались стихи: Скат сделал ещё одну аранжировку, она была крутая, но слова песни так и не складывались.

Даже сейчас, в лучах полуденного солнца, Анна дрожала.

Кто-то дёрнул за проводки. Музыка пропала из левого уха, в правом стала звучать плоско и безлико.

– Привет работникам неумственного труда! – Тим перевернул вверх дном алюминиевое ведро, плюхнулся на него, усаживаясь рядом с Анной.

Та неприветливо глянула на него, но промолчала. После пробного погружения прошло два дня, и он ни разу за это время не подошёл, не поговорил, не рассказал, что было там, на глубине. А она спрашивала, затаив дыхание, ждала – он только отшучивался в ответ. Вот и сейчас, чего, спрашивается, припёрся?

Анна насупилась, взяла в руки следующую картофелину. Тим понимающе кивнул:

– Обиделась, да? – девушка вырезала кончиком ножа желтоватые глазки. – Правильно. Я бы тоже обиделся. – Он прищурился и посмотрел на палящее зноем солнце. – Но, если тебе интересно, расскажу.

– Не интересно, – отрезала девушка, отправляя очищенный корнеплод в ведро с водой.

– Тогда тем более расскажу. Гришка не видел ничего, кстати. Так что имей ввиду, Али может быть прав, и всё это – проявление азотки…

Он подождал, наблюдая за тем, как девушка с остервенением чистила уже очищенную картофелину, вздохнул:

– Не знаю, как объяснить. Знаешь, мультики когда рисуют, фигурку изображают на прозрачной плёнке. И делают много-много повторений, чтобы фигурка начала двигаться, оживать…

– Сейчас всё на компе делают, – Анна старалась сохранить равнодушную маску на лице.

– Ну, принципы-то те же. Я на ютубе видел, – авторитетно заявил парень. – Короче. Дело было так. Нам ещё шесть метров подниматься, зависаем по инструкции. Думаем о жизни, о планах. Я стихи сочиняю, чтоб тебя очаровать при всплытии. «Потомок грозных королей влюблён как пылкий дуралей»…

– Это уже до тебя сочинили. В мультике про диких лебедей, – Анна снисходительно покосилась на него, бросила картофелину к очисткам. Чертыхнулась под нос, спохватившись. Подобрала торопливо и бросила, наконец, в ведро с водой.

– Да? – Тим изобразил удивление, ухмыльнулся, наблюдая за суетой вокруг клубня. – Ну, значит, вспоминал… Прикинь, вокруг даже медуз нет.

– И долго так «зависать» приходится?

– Ну, минут сорок. Если на глубине не больше тридцати минут был, – он взял второй нож и принялся помогать девушке, срезая кожуру тоненько-тоненько, бережно. Аня покосилась на его ловкие руки, закусила губу. А дайвер продолжал: – И вот будто волна пошла не горизонтально, а вглубь. Это и Гриха видел, подтверждает. В ушах – свист, и будто разговор в динамиках. Мы «приём, вас не понять». А оттуда шёпот. Язык не наш вроде даже, – он пожал плечами. – Тут парни врываются, сообщают о приближении шторма.

– Это опасно?

– Конечно. На глубине-то все более-менее спокойно, но выброску будет рвать. Ребята на поверхности, катер рискует перевернуться. Но нам ещё тридцать минут болтаться. Иначе – кессонка. Пока под водой пузырьки азота скапливаются в крови, при резком всплытии слипаются, проникают в ткани. Кровь «закипает» как бы. Короче, каюк, – он отправил дочищенный картофель в ведро. – Оно, конечно, рядом корабль обеспечения, там врач, барокамера специальная. Но рисковать все равно очково. Решили с Грихой подождать. Как бы, даже если шторм начинается, не сию же минуту он нагрянет…