Блииииин!!! Только этого не хватало. Сейчас начнутся разборки, ГАИ. У него нет времени на все это. Ни секунды.

Он торопливо подскочил, дернул рюкзак на плечо и с силой ударил по кнопке принудительного открывания дверей. Механизм, хоть и не с первого раза, но подчинился, двери медленно поползли в стороны.

– Ненормальный!!!

– Псих! – кричали ему вслед, но он, поскальзываясь на тонком льду, рванул прочь.

Итак, на автобусе надо было проехать четырнадцать минут, он проехал четыре. Сейчас двенадцать пятьдесят девять.

Еще десять минут бы ехать. А бежать сколько?

Черт!!! Черт!!! Если бежать примерно сорок четыре километра в час, то можно сократить недостающую минуту…

Сорок четыре километра в час! Это ж семьсот тридцать три метра в минуту!

Это кто ж так бегает?

«Усейн Болт так бегает. Но на стометровке. А мне семь километров с гаком бежать… Или сдохну, или добегу».

Ромка взглянул на часы. Тринадцать ноль-ноль.

Какие-то там, то ли американские, то ли английские ученые посчитали, что человек может бегать шестьдесят пять километров в час. Может теоретически. Но никто еще не бегал.

«Может, не надо было», – мелькнуло в Ромкиной голове. – «А мне надо».

И он помчался дальше.

Уже забегая во двор своего дома, он еще раз мельком взглянул на часы. Один час тринадцать минут.

«Ого! Я только что сделал Усейна Болта!» – радостно взвизгнуло в голове, и Ромка взлетел по ступенькам на третий этаж.

Перескакивая пролеты, распахивая на ходу куртку, он притормозил у своей двери, только в эту секунду понимая, что, кажется, забыл ключ…

Он его обычно укладывал в крайний карман, под «молнию», держал на длинном шнуре, чтобы не потерять вот в таких случаях. А вчера его отнял отчим.

Этот гад потерял свой комплект и отобрал его, Ромкин:

– Тебе, сосунок, еще рано свои ключи иметь.

И сейчас у него осталась одна несчастная минута.

Он стоит под дверью своего дома, почти достигнув места, где он будет в безопасности. Но почти не считается.

Ромку бросило в холодный пот.

Начинается…

Дрожащей рукой он дотронулся до кнопки звонка, сам не зная, на что рассчитывает.

В тишине спасительного коридора раздался переливчатый трезвон, который уже уходил из Ромкиного сознания куда-то в мутную темноту, терялся в надвигающемся ватном полусне.

Краешком уцелевшего сознания, он почувствовал, что дверь отворилась. Чьи-то руки поймали его, падающего, и втянули в прохладу квартиры, уложили или посадили куда-то.

Он уже не понимал.

Голову перехватило тугим ремнем. Ромка читал давно, еще в классе четвертом, книжку про индейцев. Там писали, что те казнили злодеев, ну, и бледнокожих, конечно, вот таким способом – плотно затягивали на голове размоченный кожаный ремень, и оставляли несчастного связанным на солнце. Палящие лучи постепенно подсушивали кожу, та сжималась, пояс стягивался, медленно сдавливая череп. Пока тот не треснет. Ромке казалось, что он в руки воинственных индейцев. Впрочем, как и обычно.

Это его расплата.

Перед глазами проплывали черные, зеленые, кобальтово-синие круги, медленно разрастаясь из точки прямо перед Ромкиными глазами, и методично сменяя друг друга. В призрачном полумраке он видел свои бледные руки, скрюченные судорогой и хватавшие что-то цветное.

Тело не понимало, где оно находилось, что делало, дыхание срывалось на свист. Ромке казалось, что он проваливается в размытый синевой колодец, на блестящих от воды стенках которого, словно приговор, светился текст решенной друзьям задачи. И пасмурное лицо деда.

А, да, цветная тряпка, за которую он судорожно хватался, – это дедова любимая байковая рубашка, в ней его и хоронили.