– Пришла в себя, внучка? – спрашивает она серьёзно.

– Пришла. – отвечает моя бабушка за меня.

– Ну и слава богу – и повернувшись к образам, креститься.

– Анисья, пойдём чай попьём, пусть Танька отдыхает. – говорит моя бабушка, обращаясь к сгорбленной старушке.

– Пойдём, пошваркаем – отвечает Анисья и смотрит на меня внимательно.

Они уходят в другую комнату, а меня начинает клонить в сон.

Когда бабушка разрешила мне вставать, я оглядела себя и ужаснулась. Моё тело было все в шрамах от ожогов. Я боялась смотреться в зеркало, хотя в доме ничего похожего не было. Когда я увидала своё отражение в воде, первая мысль которая пришла: – Зачем я ему такая. – и так мне стало больно от этого, что теперь плавилась моя душа, покрываясь такими же шрамами.

Когда я зашла в дом, бабушка все поняла.

– Ничего внученька, вас теперь двое, а красота ещё придёт. Будешь красивее прежнего.

– Бабушка, но в доме же небыло пожара. Полыхало только снаружи.

– Я просто не показала тебе, как облили тебя и этого ирода бензином и, так и лили, выходя из дома. А когда дом охватило пламя, огонь пошёл по пути, который ему указали. Хорошо, Анисья видела все, и как только эти душегубы скрылись, пошла огонь заговаривать, но ты уже успела обгореть. Ну а остальное ты все видела сама.

– А Саша где? Что с ним?

– Жив твой Саша. Где, где, в Москве своей, где ему быть. Они же его в зад и притащили, ну а я их усыпила, да и спрятала его. Бандиты конечно деревню перевернули с ног до головы, но не нашли его. Убивался он по тебе, страсть как убивался. Но я ничего ему не сказала, что ты жива. Сами потом разберётесь. Он хотел было назад кинуться, к тому сгоревшему дому, но я запретила. Он через неделю и уехал, кто-то за ним приехал и увёз его.

– Это даже хорошо, что он думает так, что меня больше нет. Не нужно ему смотреть на это уродство.

– Вроде ты в меня, Татьяна Владимировна даже, а дура ещё, дурой. – говорит бабушка. – С лица то воды не пить.

А я машу рукой с мыслью, – много ты знаешь про них.

– Да куда уж мне то старой, жизнь то ты прожила, а не я. – говорит она обиженно.

А я подхожу и целую её в щеку, – Прости Ба. Я как всегда не права.

– Жизнь, Танька, она штука сложная. Соломы стелить не хватит. Но поверь мне, старой. Все будет хорошо. Ребёночка мы и сами поднимем.

– Поднималки не хватит – вставляет, ворча Анисья – Не лезь, со своим сами, вот они-то пусть сами и разбираются. А то ишь, сами.

И моя бабушка замолкает. Я даже удивляюсь тому, что она слушается Анисью и не перечит.

Через неделю бабушки засобирались в Каначак. Бабушка Таня, позвала бабушку Анисью к себе жить. И та согласилась.

– Бабуль, а ты сама как сюда попала? – спрашиваю я.

– Так Анисья позвала.

– Пешком что ли пришла?

– Да ты чего, я сроду не пройду столько. Меня Орлик и привёз.

– А Орлик где? – спрашиваю я.

– Так тут пасётся и табун привёл. Все здесь. Даже Верный тут где-то был.

Я снова выхожу на улицу и вижу, Верный сидит и лапой морду прикрывает.

– Верный, ты чего, а?

А он смотрит на меня и начинает ползти. Подползая, кладёт свою морду мне на ногу, как будто прощение просит, что не уберёг.

Орлика я звать не стала, а вернувшись в дом, с порога бабушке заявила:

– Бабуль, я домой на Орлике поеду.

– Вот ещё, чего удумала. С нами поедешь, на машине, через Балыксу. Хоть и круг, но мне спокойней.

– Пусть едет, – говорит Анисья и подходит ко мне близко – Оставь все воспоминания там, где были. – и тихонечко ладонью отталкивает мой лоб. А следом целует его.

Бабушка молчит, а я опять удивляюсь тому, что она Анисье не перечит.

Когда наступил день отъезда, Анисья обходит медленно свои владения, потом села на скамейку и прослезилась.