Еремеев резко присел, аж в голове помутилось. Как сквозь туман разглядел искрящуюся Жучку, выяснявшую отношения с несколькими костяными тварями.

«Надо бы помочь, да только где силы взять?» – проскочила невеселая мысль. Он ощущал полное магическое истощение. Мало того, от земли, где он лежал, тянуло холодом. Такое ощущение, что трава покрылась инеем, и это – посреди лета.

«Не мешай, – тут же донеслось в ответ. – Для них ты – моя добыча».

«О как! – восхитился Александр. – Тут, оказывается, происходит дележ шкуры неубитого медведя. Ладно, пусть делят. Мои симпатии – на стороне лохматой. Я в нее верю».

Сил не осталось даже на страх. Еремеев сорвал несколько травинок и убедился, что они действительно покрыты тонким слоем льда.

«Почему мне кажется, что причиной этого обледенения являюсь я? Ну точно! Когда вокруг Смоленска заряжал алтари, нечто подобное и произошло. Выходит, из меня всю энергию выкачало? То есть магически я полный ноль, а точнее, даже некий минус, который и выпал инеем на травку со мной рядом. Но почему тогда в этом холодильнике мне огнем палит в груди?»

Еремеев ощупал больное место. В нагрудном кармане рубахи, где хранился сдвоенный амулет, обнаружил прожженную дыру прямоугольной формы. Амулет пропал.

«Такой вещицы лишился! Обидно. Хотя мог ведь и жизнь потерять. Вон как меня шибануло. А ребята где? Неужели погибли? Борич, как мне говорили, полусотни хороших воинов стоит. Неужели нашлись бойцы круче?» – Александр присмотрелся к местности. В темноте разглядеть окрестности было затруднительно, однако отличить травяное буйство от скошенного луга он сумел. Да и лес раньше неподалеку виднелся. – Такое ощущение, что меня опять забросило куда-то далеко».

Еремеев нащупал револьвер под мышкой, проверил оба пистоля за поясом и кинжал. Ничто из этого не могло помочь в борьбе с костяными монстрами, но душу грело.

«Если и выбросило куда, то в своем теле, то есть в теле Никиты Нилова. Мое, похоже, в московской больнице осталось. – Он тяжело вздохнул. – Про Нилова пора забывать. Все документы у меня сейчас на имя Данилы Ревина, единственного оставшегося в живых из купеческой семьи Ревиных. Поэтому доставаться на ужин мне нельзя – род прервется».

Конец ознакомительного фрагмента.