В Самолве в это время царило оживление. К старой пристани пришвартовалась шнека с рыбаками. Мужчины, освободив судно от груза и балласта, стелили так вовремя заготовленные бревна на песок, чтобы вытащить корабль и осмотреть днище. Воды в трюме было по колено. Законопаченная на скорую руку щель продержалась полпути, и рыбаки еле успели догрести до берега. О том, что можно было подвести под пробоину пластырь, тогда еще не знали. В результате немецкие и русские дети сообща выкладывали для просушки на солнце металлические изделия. Эту картину мирной жизни и застал Гюнтер, влетевший на еле живом коне в деревню. Штауфену сразу стало как-то спокойно на душе, когда на его глазах восьмилетняя дочка Игната вынула изо рта немецкого ребенка гвоздь, который тот пытался надкусить, отругала его и, хлопнув по попе, отправила играть на расстеленные на траве одеяла. Только тогда она заметила князя, обернулась к остальным и закричала во все горло:

– Князь! Князь приехал!

Встреча с женой прошла у Гюнтера немного не так, как ему хотелось. С минуту они не смотрели друг на друга. Он ощущал вину за собой и наконец, чуточку поколебавшись, оказался лицом к лицу с Нюрой. Был прекрасный день. Вчера вечером они чуть не поругались из-за его решения, и можно предположить, что сегодня все начнется сначала, особенно после такой промашки. В такие мгновения он не хотел оказаться у нее на пути, поэтому, когда он, наконец, посмотрел на нее, то пытался ничем не выдать своих чувств. Однако прочитав у нее на лице вместо гнева сострадание, даже покорность судьбе, он сразу же смягчился, подошел поближе и обнял за плечи:

– Прости. Я чуть не потерял тебя.

– Глупец, – обронила Нюра отнюдь не ласково, – ты поступил абсолютно правильно. Если бы ты не оставил меня здесь, мы бы потеряли целый корабль.

Гюнтер погладил жену по щеке, и она на миг прижалась к нему.

Поздно вечером собравшиеся за столом узнали все подробности событий на озере из первых рук. То есть от меня. Радостные новости омрачали только далеко идущие выводы. Уничтожение целого боеспособного подразделения не забудут ни при каких обстоятельств. Дело было даже не в том, что побили наемников, а не регулярные силы Ордена, Штауфен официально заявил о своем суверенитете, отказавшись явиться на суд епископа Дерпта. Это уже была политика, на которую сильные мира сего не обращать своего внимания просто не могли. Требовалась поддержка крупного игрока, который согласится помочь с минимальными для Самолвы потерями, либо иметь козыри, равносильные крепкой, боеспособной армии. Для маленького княжества первый вариант с интригами был наиболее подходящим. С одной стороны стоял Орден, поддерживаемый католическим Западом, ослабленный, но все еще очень сильный; а с другой ― Северная Русь, с великим князем Ярославом. Оставался еще третий игрок, отец Гюнтера, но при его участии княжество автоматически превращалось в одну из провинций, и потеря в данном случае ― являлась невосполнимой. Небольшая территория у Чудского озера была словно горошина под толстой пуховой периной европейских государств. Но именно такая горошина подчас не дает уснуть. Единственный положительный момент был в том, что через Самолву не шло никаких важных торговых путей, их только предстояло создать. Иначе часы молодого княжества были бы сочтены.

– У нас есть время до конца осени, – сказал я, когда мы стали обсуждать время следующего набега. – Ярославу Всеволодовичу будет выгодно держать тебя на границе с Орденом. Сейчас принимается решение вернуть Псков, и если не будет никаких серьезных ответных действий, то великий князь пошлет своего сына в поход на Дерпт. Торговаться с Александром бесполезно. Он почувствовал силу и вседозволенность. Он больше не волчонок, это уже волк, ощутивший на зубах вкус крови. А вот его брат Андрей…