Сумрачный алтарный зал, облицованный грубым красным кирпичом, не мог похвастаться хорошим освещением. Здесь не было ни ламп, ни держателей для факелов или подсвечников, никто и никогда не приносил сюда фонарей. Лишь крупный камень, служащий основанием для круглого стола из цельного дубового спила, излучал слабое белесое свечение, словно закрывал собою окно к ослепительно-чистому небу.

Впрочем, для тех, кто ступал в это не очень большое помещение, сумрак, похоже, не доставлял особого неудобства. Гости входили через семь узких пещер – часть помещений были выложены кирпичами или известняком, некоторые походили на наспех сделанные в глине подкопы. Люди, собирающиеся в пещеру, тоже мало походили друг на друга. Разве только тем, что моложе тридцати здесь не встречалось никого. Люди в джинсах и деловых костюмах, худощавые и упитанные, священники и бритоголовые в желтых сари, высокие и карлики – они иногда кивали друг другу, обозначая знакомство, изредка обнимались, а порой сторонились друг друга, неприязненно отворачиваясь.

Впрочем, посетителей подземелья объединяло еще одно. Никто из них – хотя среди людей оказалось несколько женщин и пара глубоких с виду стариков – не посмел сесть ни на одно из трех кресел, что стояли возле стола. Когда в зале собралось немногим более семи десятков гостей, человеческий поток иссяк. На пару минут повисла тяжелая тишина. Гости выжидающе переглядывались, но вслух пока ничего не говорили, стараясь держаться ближе к стенам.

Наконец из восточного входа показались трое коренастых, совершенно обнаженных, плечистых человекообразных существ с желтыми глазами, в которых темнело по два зрачка. Один из них нес тяжелую алюминиевую двадцатилитровую канистру, которая своей обыденностью резко контрастировала с неправдоподобно бледным телом, не имеющим сосков и гениталий, однако никому и в голову не пришло улыбнуться столь странному зрелищу. Вслед за желтоглазыми, устало переставляя ноги, вошел их хозяин – в длинной мантии из тяжелой парчи, перехваченной наборным поясом из чуть желтоватой кости. Голову его полностью скрывал большой капюшон, передний край которого свисал чуть не до уровня носа.

Стражники обошли алтарь, их властелин приблизился к столу, опустился на ближнее из кресел, облокотился на столешницу, придвинул ноги к светящемуся камню, прижавшись к нему голенями и коленями. И опять в зале надолго повисла тишина.

– Алтарь начал слабеть. – Тяжелый вздох человека в мантии наконец прервал молчание. – Сколь себя помню, никогда не был он столь слаб и холоден. Ни в Смуту Великую, ни при нашествии бесовском, ни при войнах кровавых. Слабеет алтарь, слабнут его нити, землю русскую сшивающие.

Человек откинул капюшон, открыв голову. Коротко стриженные седые волосы, усталые глаза, глубокие морщины на гладко выбритом лице выдавали в нем глубокого старика – куда более глубокого, нежели любой из присутствующих здесь старцев.

– В неурочный час собрал я вас здесь, дети мои, – тихим голосом произнес старик. – Не первый век каждый месяц, в ночь, когда Луна из небытия начинает новый рост, собираетесь вы сюда, чтобы получить живительную энергию от нашего алтаря. Энергию любви смертных к своей Родине, к своей столице, что стекается сюда незримыми потоками. Я верю в то, что каждый из вас в меру сил своих отвечает на этот дар деяниями, направленными на усиление этой любви и благо земли нашей. Все вы были учениками либо моими, либо учениками учеников моих. Либо учениками друга моего Ахтара, коим я верю, как ему самому. Никто из вас не родился в этом веке, а потому знаете вы, какова была жизнь ранее на землях наших и каковые беды на нее за последний век обрушились.