– Коба, он – военный, Генерального штаба генерал-майор. С точки зрения штабной культуры – никаких претензий. Все кратко и по делу. Брусилов сам его вместо себя поставил.

– Вот эта чехарда мне и не нравится: то один, то другой, а все: генералы да полковники.

– А я – вице-адмирал, и что?

– А недавно подполковником от Адмиралтейства был. Да нет, ты-то – свой.

– Так ведь все равно ругаешься, и все тебе во мне дисциплинированности не хватает.

– Потому как действуешь не посоветовавшись. Один ум – хорошо, а два лучше!

– Отучили меня советоваться предвоенные и военные годы.

– Власть-то сменилась, а ты все старыми понятиями оперируешь.

– Вот прилетим и посмотрим, кто из нас был более прав: кто действовал или тот, кто совещания хотел устроить. А совещаться придется, да и не исключен визит в Японию. Что с Фрунзе, чего он такой смурной?

– Язва замучила.

– Питаться надо вовремя, часто и понемногу, впрочем, это со здоровым желудком советовать хорошо.

Вошел Константин, наклонился ко мне, я сдвинул наушники.

– Степан Дмитриевич, там мы с Михаилом и Сашкой два стола накрыли, сходите поужинайте.

– Десантников накормили?

– Конечно. Я – поел, я – до Омска.

– Если фронтов не будет, то да. Коба, уступи место Константину. – последнюю фразу я сказал по СПУ. – Пойдем, поужинаем. На Казань оттуда полюбуешься.

– Как скажешь, хозяин! – с грузинским акцентом ответил Сталин. Фрунзе спал, я его укрыл одеялом, будить не стал, переставил сервировку на соседний столик и отбросил откидное сиденье. Сел в проходе.

– Сон – лучшее лекарство. – снял крышку с кастрюльки и положил себе картофельное пюре и залил его гуляшом.

– Хорошо живете! – улыбнулись оба спутника.

– Подсобное хозяйство выручает, и даже в коопторг кое-что переправляем.

– Ваши-то ели? – спросил Лебедев.

– Ели, вся кухня у них, назад тоже передали горячее.

– А чего так на сухую? – спросил Сталин и, покопавшись в вещмешке, достал оттуда приличного размера бюрдюк, в котором оказалось красное чуть сладковатое вино из Кахетии. Лебедев поставил на столик фляжку. А у меня с собой ничего не оказалось.

– Вы угощаете нас, мы – Вас, так что не стесняйтесь. Шустовский, рекомендую!

– Спасибо, Павел Павлович. Пригублю, но предпочту что-то более легкое.

Через некоторое время, так сказать на десерт, я задал вопрос Лебедеву:

– Подскажите: кто такой Зверев, и чего от него ожидать можно? И вообще, что за Восточносибирская Советская армия? Насколько я видел, у вас только три каких-то ее соединения на картах нанесены. Артиллерия у нее есть?

– Трудно сказать, когда командовал восточным направлением, то эта фамилия встречалась весьма часто. Там их двое действовало: Бурлов и он. Активные товарищи, Бурлов участвовал в боях против атамана Гамова и выбил его в Китай. Зверев успешно действовал на Илиме. Заявляют, что у них три дивизии, три пульроты и одна батарея 9 орудий. Трехдюймовки.

– Ладно. Замнем для ясности.

– Вот странно, вроде степь, даже поля под снегом видны, а ни одного огня. Какая-то снежная пустыня.

– Это степи заволжские.

– О, вон что-то в лесу дымит, труба какая-то. А что за речка внизу.

– Кама, наверное, по времени она должна быть. Справа надо посмотреть, там заводик стекольный дымить должен. Водочные и бутылки под шампанское раньше выпускал.

– Да, есть. Какая-то труба дымит. – ответил Лебедев, и отхлебнул коньячку. Им хорошо! А мне, после небольшого отдыха, еще самолет вести и сажать.

– Степан Дмитриевич! А не получится так, как 1905-м? – задал вопрос Пал Палыч.

– Это ощущение называется «японский синдром». Чтобы понять все точно, требуется вернуться к последним годам правления предыдущего императора. Наши враги называли его «финляндским пьяницей», нынешние «западопоклонники» требуют снять его памятник у Московского вокзала.