Читая тот иной трактат я зачастую приближался к мысли, которая никак не давалась в то время моему слабому уму. Большое впечатление, помню, произвёл на меня трактат «О человеке» Гельвеция, а точнее мысль этого представителя эпохи Просвещения о том, что своими талантами человек обязан не организму, а воспитанию, о том какую огромную роль в становлении человека играют окружающие его вещи. Он критикует нерадивых взрослых, оправдывающих свою неспособность правильно воспитывать детей, отсутствием у тех врождённых способностей. Такой же позиции придерживались, кстати, и очень многие его современники. В отличие, к сожалению, от наших…

Так я добрался до 20 века, и может и сегодня ещё сидел бы в какой-нибудь библиотеке со своими конспектами за томиком Джорджа Герберта Мида или Жака Деррида, – тут Алон тихо вздохнул, как показалось сидящим рядом, с сожалением, – если бы не книга замечательного философа Феликса Михайлова «Загадка человеческого Я», заставившая меня серьёзно взяться за советских философов и психологов школы Выготского».

Разговор о русской философии и о психологии, в котором приняли участие многие из участников проекта, длился ещё минут сорок, затем Алон снова сделал паузу и ненадолго задумался, вспомнив, видимо, что-то важное и приятное, затем продолжил:

– Я вовсе не потерял интерес к современной западной или другой философии, но именно работы наших философов и психологов помогли, как видите, найти, а точнее, выстроить некую внутреннюю опору для дальнейшей работы. Чего стоила только знаменитая школа для слепоглухонемых детей в Загорске, разгромившая теоретических оппонентов фактами! Да вы, конечно, и сами о ней всё знаете.

Несколько человек кивнули, подтверждая, что знакомы с Загорским экспериментом, остальные стали переглядываться, обмениваясь в основном пожатиями плеч. Между тем Алон продолжал:

– А что касается «во-вторых», то я, как обычно, параллельно с изучением уже известных взглядов и позиций, пытался выстраивать собственные теоретические конструкции. Недавно начал писать, да дело идёт плохо – не хватает то ли мотивов, то ли энергии.

Помолчав немного, он добавил:

– За последние несколько лет вы первые, у кого разговор о человеке, как субъекте культуры вызывает интерес и готовность к сомыслию и сочувствию, как говорил один из моих любимых авторов.

Становилось прохладно, хотя от костра все ещё исходило тепло, приятно лаская участников ночной беседы. Девушки по очереди бегали в автобус за своими куртками, либо, воспользовавшись услугами молодых джентльменов, кутались в мужские. Иван заглушил двигатель и выключил фары. Пламя костра стало совсем бледным, слабея и прижимаясь к горячим ещё уголькам. Усыпанное яркими искрами, огромное ночное небо наконец развернулось над лагерем во всей своей пронзительно чёрной бесконечности. Зачарованные величием космоса, все не сговариваясь смотрели вверх на бесчисленные звёздные скопления.

– А ведь каждый из нас является полноправной частью этого великолепия, поскольку способен не только воссоздать в себе весь этот бескрайний вечный мир, но и изменить его. Эта способность – высшее достижение Природы, которой она наделила только человека.

Алон говорил тихо, будто боясь нарушить возникшее хрупкое состояние некоего метафизического единства, объединившее в этот момент всех собравшихся у костра.

– Организм человека это высшая форма существования самой природы. Правда, одновременно, самая слабая и беззащитная из всех подобных форм.

– Почему же слабая? Разве человек слаб? – тоже тихим и немного обиженным голосом спросила Лика, оглядываясь и как бы ища поддержки коллег.