– Анаис? – Не поверил глазам Алмон. – Это ты? Где мы находимся? Где?

Девушка не ответила. Неподвижная и безучастная, она смотрела остановившимся взглядом в потолок. Алмон послушал ее дыхание, сердце – девушка была жива, вот только ее тело, кожа оказались мертвенно-холодными. Он легонько похлопал ее по щекам, подул в лицо – никакой реакции.

– Да что же это такое? – Алмон коснулся ее висков. – Что с тобой, девочка?

Он коснулся пальцами ее висков, лба, вгляделся вглубь сознания… Когда же Алмон понял что с ней, он заскрипел зубами и глухо застонал.

– Что же ты наделала, хорошая моя? Ты отдала мне свой рассудок и все свои силы! Зачем ты это сделала, зачем?!

Он приподнял ее, чтобы взять на руки, и только тогда заметил красно-бурую надпись на покрывале: три символа на языке Марса – марианте, означали: «Мы во Дворце». Сдернув покрывало, Алмон уложил девушку и укрыл ее так, чтобы скрыть символы. Что-то мешало, сдавливало горло. Алмон коснулся пальцами ошейника, ощупал его и понял, что это не простая полоска металла. Пестрые лоскуты в «гнезде» оказались как нельзя кстати. Просовывая материю под ошейник, Алмон тщательно «перебинтовал» металл. Затем закрыл глаза и принялся глубоко вдыхать и выдыхать, постепенно отключая нервные окончания, болевые точки… Вскоре лоб налился теплой тяжестью, а тело утратило всякую чувствительность. Взявшись за ошейник обеими руками, Алмон сорвал его одним резким движением. Раздался тугой хлопок, тряпки вспыхнули. Бросив ошейник на пол, полуволк затоптал огонь, после занялся Анаис. Убрав с плеча девушки окровавленные лоскутья, он увидал глубокие отметины, оставленные без сомнения его собственными когтями. Карие глаза Алмона почернели, он что-то беззвучно прошептал, легонько погладив девушку по растрепавшимся волосам, выбившимся из-под золотой сеточки. Анаис не подавала признаков жизни, напоминая человека, уснувшего с открытыми глазами. Сняв и разорвав рубашку, Алмон наложил тугую повязку на плечо и предплечье Анаис, а остатками перебинтовал свое обожженное горло. Потом присел на край кровати задумался.

– Я повторю свой вопрос, – откашлялся толстяк. – Больше никому внешность не изменяли?

– О чем ты?

Аргон с Олавией казались совершенно спокойными, однако пальцы королевы чуть дрогнули и легли на руку Аргона.

– Прекрасно вы понимаете, что я имею в виду, – потрясенный догадкой, толстяк больше не сомневался в своем, на первый взгляд, безумном предположении.

– Я не понимаю тебя, Сократ, – ровным голосом произнес Аргон, глядя ему прямо в глаза.

– Поразительно! – покачал головой толстяк, не обращая внимания на взгляд Аргона. – Как же я раньше не додумался? Ведь это же очевидно! Аргон, ты должен рассказать, должен. Олавия, да что с вами такое? Все равно откроется рано или поздно, и кто знает, при каких обстоятельствах правда выползет на свет!

– Может, ты и прав, – опустились плечи Аргона. – Ты все же очень проницателен, Сократ, до удивления.

– Да тут только слепой не заметит!

– Думаешь? – Аргон печально взглянул на взъерошенного толстяка.

– Невозможно перепутать!

– О чем это вы говорите? – не удержавшись, вмешался Леброн.

– Видишь ли, сынок, – Аргон смотрел на утонувший в ночи цветущий сад, окружающий дворец, – есть у нашей семьи одна тайна, эта тайна – ты.

– Я? – удивился юноша. – Как это?

– Это тайна твоего рождения.

– А в чем дело? Что в моем рождении было таинственным?

– Дело в том… – Аргон посмотрел на Олавию, она сидела, опустив голову, – в том… дело в том, что ты нам неродной сын.

– Неродной? Как это неродной? Отец, ты что такое говоришь? Мама, почему ты молчишь?