– Так я ж не олигарх, тов…

– Был бы олигарх, Кобзев, – на нерве, с высоким убеждением перебивает старшина. – Не жалко б тебя было… Понял, да? Всё, я сказал, кончай трепаться… Готовимся.

Из безмолвной «массовки» доносится чей-то недоуменный вопрос:

– А про кого тогда можно, товарищ старший прапорщик?

Старшина с готовностью сообщает:

– Ни про кого! Только, может, про евреев если. Про Березовского, например, с Абрамовичем… Они ж, слава Богу, не президенты страны, правильно? Да и не станут ими никогда, значит, про них и можно. Или… лучше всего про чукчу… Это вообще для здоровья безопасно. Только без намеков на… И никаких больше Вовочек… при мне! Понятно, нет? Так, вот! Всё, кончаем базар, кончаем, я сказал. Заниматься, заниматься… Всем заниматься.

Утухнув, обескуражено переглядываясь, музыканты с неудовольствием расходятся. Не вовремя старшина пришёл или Кобзев поздно, читается на лицах… Одно из двух… Значит, про чукчу и про евреев можно. Ага! Ладно.

В оркестровке возникает легкая музыкальная какофония. Не сказать, чтоб уж очень нервная – обычная какофония, как в понедельник… и другие какие дни.

Старшина оркестра тоже достает свой инструмент, как и все готовится к занятиям: разминает губы, кривит, их плющит, растягивает, как дама перед зеркалом, при этом косит взглядом на дверь. Ждет.

8.59.

В комнату быстро входит руководитель оркестра подполковник Запорожец, предпенсионного возраста офицер, холеного вида, с замашками строевика.

Старшина оркестра успевает отмахнуть музыкантам, те соскакивают в вертикальное положение…

– Ор-рке-естр-р, смир-рна!.. – Громко командует старший прапорщик, и грациозно печатает несколько шагов на встречу дирижеру. – Товарищ подполковник, за время вашего отсутствия в оркестре происшествий не произошло… Старшина оркестра старший прапорщик Хайченко.

Подполковник, выслушав, преувеличенно требовательно оглядывает всех музыкантов, потом здоровается:

– Здравствуйте, товарищи музыканты!

– Здра-жилай-таарищ-под-поковник! – как на «зачет», рубят музыканты.

– Вольно! Садитесь! – разрешает дирижер, снимает фуражку, проходит к своему заместителю, здоровается с ним за руку.

– Что нового?

– Да нет, ничего, – отвечает Хайченко. – В наряд только вот по Округу со следующей недели идем. А так все в порядке.

– Ага, кобыла, значит, околела… – тонко шутит дирижёр. – А в остальном, прекрасная маркиза… Так, да?

Старшина пожимает плечами – он-то при чем!

Подполковник внимательно, как учитель группу двоечников, одного за другим оглядывает подчиненных, расчёсывает при этом свои не очень, скажем, густые волосы. Закончив с укладкой прически, чуть в сторону, шумно продувает расческу, неторопливо обхлопывает поочередно погоны – пылинки, чёрт их бей! – недовольно при этом морщится. Закончив привычный ритуал подготовки к занятиям, потирая руки, проходит, присаживается за свой дирижерский пульт. Музыканты, ухмыляясь одними глазами, наблюдают обычную утреннюю дирижерскую разминку, молчат.

Всё как всегда. А ведь еще только понедельник!..

– Я тут вчера вечером телевизор случайно смотрел… – будто ни к кому не обращаясь, замечает подполковник. – И как обычно на рекламе переключил туда-сюда кнопки… на шестую программу. – Дирижёр на пальцах показал, как он это сделал. Выдержал паузу. Его слушали очень внимательно. Внимательнее важного правительственного сообщения. Понимали – неспроста. – Вдруг вижу… – продолжил офицер. – Да-да!.. Кого бы вы думали? – подполковник закрутил головой, ожидая ответа. Музыканты оркестра, изобразив искреннее любопытство, насторожённо молчали. Грешков, конечно, у всех было предостаточно, но телевизор!..