Особенность такова, что с правой дорожки на левую заступать просто, под горку оно всегда сподручней. А с левой на правую, в гору – тяжелее. Только крохотными продуманными шажками, со страховкой, в рамках узкого сектора. Дальше – скользкие обочины с крутыми уклонами, а еще дальше рвы, болота и засеки. Выбрал направление, прошел немного – и вот опять камень, который дорожку на три делит. Весь жизненный путь сплошь состоит из таких развилок.

Алкоголиками становятся или те, кто сразу налево по буеракам – от беспечности и безответственности за удовольствиями. Или те, кто восходил к крутым вершинам по правой, да поскользнулся и сорвался с кручи под откос. Бывает, и путешественники на прямой дорожке подвергаются алкогольной атаке, если Бог решает приподнять середняку планку для обогащения жизненным опытом.

Алкоголику в стадии активного употребления присущи безответственное, беспечное отношение к жизни, бесшабашность, инфантилизм, детское непонимание ее ценности. Такое поведение широко представлено в русской классической литературе, возможно, потому, что в нем отчетливо проявляется русский характер, как у А. С. Пушкина в «Повестях Белкина» (рассказ «Выстрел»). Герою рассказа целятся из пистолета в лоб, а он плюет черешневой косточкой в лицо снайперу, как будто у него десять запасных жизней, как в компьютерной игре. Плевок не в пулю, которая может запросто «прилететь в лоб», и даже не в убийцу, а в лицо тому, кто эту жизнь подарил. Жизнь не компьютерная игра, и человек состоит не из пикселей. Жизнь дана один лишь раз, без дублей, без резервных копий. И пренебрежение этим дорогим даром Бога – не храбрость, а дешевая бравада, вопиющая безответственность.

В «Бесах» Ф. М. Достоевского богоборец Алексей Кириллов инастолько обесценил жизнь, что написал подлецу расписку, по которой в любой момент готов расстаться с жизнью за любую идею. Этот «человеко-бог» имел личную жизненную философию с широкой лазейкой для «беса» – Петра Верховенского, в которую тот мгновенно шмыгнул. Кириллов говорит: «Если нет Бога, то я бог… Если Бог есть, то вся воля Его… Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие… Это так, как бедный получил наследство и испугался, и не смеет подойти к мешку, почитая себя малосильным владеть».

Да? Как похоже. Алкоголики тоже дерзнули рвануть по пути своеволия, невзирая на Бога, дошли до края, да смелость куда-то пропала. Кириллов поступает так же, как наш прародитель в Раю, который тоже заявил своеволие, позволив себе «малость»: саморазрешение поста, лишив Рая все человечество. Кириллов – бунтарь. Он не сомневается в существовании Царствия Небесного, но заявляет своеволие, сознательно отказываясь от Рая. Извращенная человеческая природа с ветхозаветных времен понимает свободу как своеволие, а не как свободу проявлять волю к НЕ совершению греха.

Кириллов, несмотря на решимость, когда пришла пора выполнять обещание, не смог себя убить. И Верховенскому пришлось его пристрелить. Почему не смог? Может быть, у роковой черты понял ценность того, что теряет здесь, или ему открылось то, что ждет там, откуда никто не возвращался? Поистине, что имеем – не храним, потерявши – плачем…

Алкоголик в некоторой степени такой же бунтарь. По сути, намерение застрелиться и стремление алкоголика убить себя несовместимыми с жизнью дозами алкоголя не отличаются. Алкогольное «дно» сопоставимо с метаниями Кириллова в его последнюю ночь. Заявка на свою божественность и отказ от Рая вступают в противоречие с чем-то очень сильным и не выдерживают противостояния. И алкоголик, изменившись, отталкивается от своего дна и остается жить.