– Нет. Нисколько.

– Я на тебя за это не в обиде. Ведь я… – Казалось, Сильветта испытывает облегчение, произнося наконец эти слова, и в то же время она словно удивлялась самой себе. – Боже мой, я ведь вправду ее убила.

Аура подошла к ней и, поколебавшись минуту, обняла:

– Еще не хватало, чтобы я стала тебя осуждать. Если кто и может тебя понять, так это я.

Сильветта спрятала лицо у сестры на плече, но не обняла ее в ответ, просто прислонилась к ней, как кукла.

– Я всегда думала, что человек убивает другого из слабости. Но оказалось, это не так. Никогда я не чувствовала себя такой сильной. Раз – и она никого уже больше не ранит словами. – Сильветта перевела дух. – Это у меня от нее, наверное. Умение говорить гадости.

– Я бросила тебя с ней одну, – сказала Аура. – Ты имеешь полное право меня упрекать.

Сильветта подняла голову и посмотрела на сестру:

– Я влюблена, Аура. А мать пыталась разрушить мою любовь. Она не могла вынести, что я счастливее ее. Какое-то время я надеялась, что смогу ее куда-то переселить, поместить в учреждение для таких, как она, подальше отсюда. Я несколько раз ездила в Берлин. Но она об этом и слышать не желала, говорила, что я хочу запихнуть ее в сумасшедший дом. «Ты дурной человек», – говорила она.

– Ничего в тебе нет дурного, Сильветта. Правда.

Та приподняла голову с плеча Ауры и отступила на шаг.

– Я тебе позавидовала. Когда я поднялась туда, на чердак, чтобы поискать в книгах… средство для нее… я там много чего увидела и прочла, сунула нос во все, что меня прежде никогда не интересовало, – и чуть с ума не сошла от зависти.

– Все это не так уж здорово, поверь мне.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Разве не здорово – не стареть, не умирать, наслаждаться жизнью целую вечность? – Обе были сейчас не в том состоянии, чтобы обсуждать подобное, и все же Сильветта исподлобья бросила на Ауру выразительный взгляд. – Разве не здорово, когда имеешь возможность пробовать снова и снова, начинать сначала, пока все не получится точно так, как тебе хочется?

– А еще жить вечно – означает вечно таскать за собой чувство вины, – ответила Аура. – Вечно осознавать свои поражения и быть не в силах что-то изменить. Вечно помнить все, что ты натворил и за что тебе стыдно.

– Например, убийство родной матери?

– Я этого не говорила.

– Но ты это имела в виду.

– Я имела в виду, например, обидеть и потерять любимого человека из одной только глупости и эгоизма. Отвадить от себя родного сына так, чтоб ему стало все равно, жива ты или умерла. Ты сказала сегодня чистую правду. Я потеряла Джиллиана, я потеряла Джиана, и с этим мне придется теперь жить. Возможно, очень, очень долго.

– Меня нисколько не мучает совесть из-за матери, если ты к этому ведешь.

Похоже, Сильветта просто не слушала ее.

Разговор вдруг принял оборот, который Ауру совершенно не устраивал.

– Я тебя ни словом не упрекнула за мать – и не собираюсь. Я тебя понимаю. И правда надеюсь, что у тебя теперь все будет хорошо.

Сильветта покачала головой, не сводя глаз с сестры. Она собиралась что-то сказать, но тут из люка посреди склепа послышался шорох.

На верхней ступени стояла Тесс с канделябром в руке. Три свечи ярко освещали ее лицо, но глаза так потемнели от гнева, что, казалось, они тонут во мраке.

– Не наигрались, да? – Она захлебывалась словами. – Дневного представления вам не хватило? Надо еще посреди ночи бузить, как дети малые?

– Тесс! – Сильветта со вздохом поднялась с каменного ложа. – Ты не могла бы мне объяснить, что тебе тут понадобилось, в твоем-то положении? Подземный ход, между прочим, совсем не подходящее место для…