– Есть… есть, конечно.

– Ну что ж.

Выходя из вагона, столкнулись с милицейским патрулём. И Виктор Палыч потерял сознание.

Характерный, застарелый запах: не то хлев, не то гальюн. И осязательное ощущение опасности… потому поспешно пробирается в темноте на ощупь вглубь помещения, желая укрыться понадёжнее. Вдруг откуда ни возьмись бешеный оскал гигантской собаки! В цепенящем ужасе Виктор Палыч отшатывается, но острые зубы успевают вцепиться в щиколотку, вгрызаются в кость… Выдавив из груди вопль, просыпается. Минуту-другую грохот сердца и прерывистое дыхание заполняют пространство вокруг. Мысль, что опасность миновала, начинает возобладать. Боль в ноге остра и реальна, и он, слегка повернувшись, поправляет гипс, врезавшийся в лодыжку.

За окном луна. В белёсой полутьме палаты, через койку, пыхтит на судне Мироныч, прозванный герцогом за породистого вида усы и бороду. Досада, что теперь до утра, а, возможно, и дольше (поскольку нянечка Паша пребывала в запое после зарплаты) придётся дышать испражнениями шевельнулась под сердцем: сам Виктор Палыч уже неделю почти ничего не ел и, стало быть, не испытывал нужды… «Ты теперь что собака, которую машина переехала, – обозначил давеча сходство положений Митя, лежавший вдоль той же стены, что и Виктор Палыч, и пояснил: – Это она для того, собака, чтобы сила крови зря не тратилась – на пищеварение. Природа не дура». – «А ты чего ж, Митяй, не следуешь природе?..» – «А человек разве слушается?.. И потом, я уже второй раз тута. Попёрся в туалет – ночью, дома – и запнулся за клюшку». Митя запросто мог бы играть клоуна без маски: чёрные глаза, что сливины торчком, косят на кончик носа, сюда же и губы тянутся (муху сдуть или ещё зачем), и общее постоянное выражение физиономии – недоверчивое удивление (или недоумение?). К тому же он мог поворачивать голову на все почти сто восемьдесят градусов. Так что чем не скоморох?.. Ладно, хоть он нынче не пыхтит – не тужится.

Вчера приходил следователь, совсем не похожий на человека из органов, расспрашивал: кто, как, имеются ли свидетели?.. Но что Виктор Палыч мог сказать? Полный провал в памяти. Помнил только, что было до того, как сел в электричку, да ещё… как сошёл. А вот между этими координатами…

– И правильно, – заметил скоморох Митя. – Не по што с такими откровенничать. А то явился, понимаешь, корочку не показал. Кто таков на самом деле? Может, как раз из тех субчиков, кто тебя и отдубасил.

«Мудрецы скоморохи, блин», – чуть не обронил Виктор Палыч.

И всё же память его непроизвольно напрягалась, искала ход в забытое. И вот сейчас, среди ночи…

От удара сбоку перед его глазами сместились зелёная и оранжевая полосы, будто неоновая вывеска рухнула и, угасая, посыпалась осколками. И в то же мгновение он понял – словно, пока он валился на пол, прозвучал некий голос-предупреждение: не выберешься из тамбура, выкинут из электрички на полном ходу… может, потому, что видел однажды, как выбросили из соседнего вагона женщину. Впечатление: точно мусор какой выбросили. И неведомая сила подтолкнула в спину, утвердила на ногах, и он зарычал даже, точно боевой клич вырвался из горла, и, увидев при этом замешательство в одинаково лютых лицах нападавших, оттолкнул от себя кого-то с прохода, рванул дверь и побежал по шаткому вагону…

«Кто же это меня? За что?»

Вяло стал перебирать своих знакомых… однако, отметал решительней: «Ерунда всё это! Тьфу, не то…» И действительно, были кое-какие трения с некоторой публикой, но не на столько же серьёзные, чтобы… «Нет-нет, не то».

«Ну, хорошо, что же тогда было до?.. А