Именно поэтому, наверное, не казалось странным, что всю нашу совместную жизнь меня не оставляло впечатление, что она рядом не потому что должна быть, а по какой-то случайности, рикошетом отлетевшая в мою сторону.

И только потому что кто-то другой ее не удержал, я думал, что так же не смогу ее удержать. Даже будь я самым-самым».

Когда Вышинский пообещал вложить деньги в стартап, я подумал о Марине. Представил, как она обрадуется, воодушевленно пересчитает мои шансы на успех.

Но я ошибся. Жена не собиралась славить удачу. Она снова и снова расспрашивала меня о случившемся. А потом, когда суть договоренности с директором стала ей ясна, задала прямой и самый важный вопрос. Вопрос, которого я боялся и старательно избегал: «Почему директор не сделает все официально?»

Марина не спрашивала. Она намекала. На возможные последствия моей работы. При этом безнравственность задачи ее не беспокоила. Моя жена не видела в расшифровке чужого кода преступления норм морали. Она считала соглашение с Вышинским «малоперспективным», а поведение директора – «малообещающим».

Казалось, все слова, что она произносила, начинались с корня «мало-». Как будто я мало старался, чтобы ее обрадовать.

Марина сыпала вопросами, на которые у меня не было ответов: «Что будет, если ты не расшифруешь код? Или будешь расшифровывать слишком долго? А вдруг Вышинский передумает инвестировать! Вы с ним хоть какой-нибудь договор подписали?»

– Это просто одолжение, – сказал я, пытаясь как можно скорее закончить разговор.

– Это просто ерунда, – припечатала Марина.

Она вытащила из бумажного пакета то ли новый плед, то ли новое покрывало, и, не отрывая бирку, прикинула к дивану. Я невольно поморщился: ткань выглядела дорого.

Декорировать квартиру было любимым занятием моей жены. Она часами рассматривала фотографии интерьеров, следила за поступлениями в магазины дизайнерской мебели и постоянно покупала новые тряпки, подушки, корзинки, подсвечники, ящички и прочую дребедень. При этом Марина предпочитала натуральные ткани и материалы, и большая часть нашего бюджета уходила на это хобби. Я уже намекал жене, что денег на подобные траты у нас нет, но она не хотела меня слышать.

Пока я с раздражением рассматривал обновку, Марина спросила:

– Так почему все тайно? Вышинский что, украл этот код?

Я не мог не согласиться, она была права. В то время, как интернет пестрел различными предложениями о профессиональной оценке кода, директор обратился не к специалистам, а к человеку, который прошел курсы. Ко мне.

– Наверное, не украл. Он же не дурак, – сказал я.

– А ты? Ты не дурак? – спросила Марина, буравя меня глазами.

Я вскипел.

– Ты понимаешь, что он денег даст на стартап!

– Сколько?

Точных цифр у меня не было. Я уклончиво ответил: «Много».

Марина внимательно на меня посмотрела. Наверное, старалась обнаружить признаки вранья. Или глупости. Но вскоре бросила попытки и снова обратила внимание на плед.

– Мы и сами можем вложить, – беспечно сказала она и отошла от дивана, чтобы оценить, как смотрится обновка.

– У тебя есть что вложить, а я не знаю? – спросил я.

И тут же получил в ответ претензию: «Почему ты так к этому относишься?» И вдогонку уточняющую: «Почему без энтузиазма?»

– Энтузиазм где-то на деньги обменивают? – спросил я.

– Можно кредит взять. Для малого бизнеса. Или какие там бывают.

– А какими деньгами отдавать?

Марина подошла к дивану и рывком сняла с него плед. Затем скомкала его и кинула обратно в бумажный пакет. Направилась к двери.

Вид ее спины меня встревожил. Каждый раз, когда Марина отворачивалась, чтобы уйти посреди разговора, меня охватывал страх, что она уйдет не только из комнаты, но и из квартиры. Из дома. Из моей жизни. Я боролся с острым желанием подбежать к ней и с силой развернуть к себе.