Действительно, мы ведь обращаемся в систему здравоохранения обычно лишь тогда, когда уже есть системное заболевание. Есть, например, вопрос: а почему в России определённые заболевания случаются в 20-30 лет, если в других странах они характерны для 40-50-летних людей? Первый инфаркт в среднем у европейца – в 60, а в России – в 40 лет! Когда в наших демографических программах все средства направляются в здравоохранение, а затем делается вывод, что это и есть работа по увеличению продолжительности жизни, то это, мягко говоря, не совсем корректно и обычно ожидания преувеличены.

Опыт решения демографической проблемы в России свидетельствует, что решалась она неэффективно: сорок лет сокращалась продолжительность жизни, а для исправления ситуации на государственном уровне практически ничего не делалось. Потом к проблеме, так сказать, повернулись лицом. Но в решении любой мегапроблемы есть ещё и инерционная составляющая. Огромный государственный корабль, следуя ложным курсом, набрал гигантскую энергию. Сколько теперь нужно времени и сил, чтобы развернуть его? Сегодня, завтра, послезавтра, через пятьдесят лет будут преждевременно уходить из жизни нездоровые дети больных родителей. Когда-то ещё Некрасов писал про наш народ, что он пьёт «до полусмерти». Сейчас пить, курить стали во много раз больше.

Подумайте: разве на огромных стадионах с толпами футбольных и хоккейных фанатов укрепляется здоровье нации?

Решение демографической проблемы, как и других сложнейших социально-экономических проблем нашей страны, должно быть продуманным и системным. Именно Аналитика даёт возможность выработки новой системы мышления, чтобы настроить все социально-экономические векторы развития не на ухудшение, а на улучшение демографических параметров. Странно слышать о демографии как о национальном проекте. У проекта есть начало и конец, определённая процедура реализации, сроки и задачи, источники финансирования, график и ответственные исполнители.

Должна быть демографическая стратегия, устремлённая в будущее, оперирующая не короткими отрезками времени, а целыми поколениями, в течение которых формируется продолжительность жизни – более инерционный фактор, чем рождаемость. На этом пути нет быстрых и однозначных решений. Известны примеры (например, во Франции), когда удавалось быстро поднять рождаемость, но, как правило, за этим следовал глубокий и долгий спад. Нужны не кавалерийские атаки, а устойчивая тенденция. Искусственное повышение рождаемости без повышения социальной ответственности родителей – холостой выстрел: повышенная рождаемость лишь перерастает в увеличение социальных обязательств государства.

К программе повышения рождаемости надо по-другому относиться. Её нужно рассматривать как программу поддержки семей с детьми. Важен сам факт, что в семью придут деньги, что государство помогает каждой семье с детьми. Важно общественное признание социальной роли, которую выполняет семья с детьми. Для реального повышения рождаемости очень важен благоприятный социальный фон. Государство транслирует населению: дети желанны не только в семье, но и в стране. Но от этого шага не следует ждать мгновенного эффекта. Это вопрос времени.

Интересен опыт других стран, например, Франции и Швеции, где в последнее время рождаемость стала увеличиваться. И что интересно, по прямо противоположному, чем заложенный у нас, сценарию. Ведь стимулирование рождения второго, третьего ребёнка у нас предполагает почти автоматическое снижение экономической активности женщин, сокращение их предложения на рынке труда. А во Франции и Швеции рождаемость растёт именно у работающих женщин. Чтобы понять, почему это лучше, давайте зададимся вопросом, что лучше – воспитывать ребёнка на пособие или зарплату? Во всех странах мира ответ будет один – зарплата больше, надёжнее и престижнее любого социального пособия. Франция и Швеция предприняли ряд мер по совершенствованию трудового законодательства, расширили сферу применения неполной и даже дистанционной занятости, решили проблему отпусков, существенно расширили и защитили права работающих женщин, имеющих детей.