Раньше Игорь рассказывал, что это крохотная комнатушка, лишенная даже минимальных удобств, но снабженная неизменной металлической дверью с форточкой. Еду в карцер приносят специальные служащие. Они подают ее через форточку. Игорь также жаловался, что карцер не только негативно влияет на физическое состояние людей, но и унижает их человеческое достоинство.

– Так может, ты всё-таки объяснишь мне причину, почему ты попал в карцер? – стояла я на своём.

– Ну ты вообще пораскинь своими куриными мозгами. Почему люди в карцер попадают?

– Ну, обычно туда попадают, когда нарушают режим, – я не показывала, как сильно меня задевает хамство и чрезмерная нервозность моего любимого.

О том, что у меня куриные мозги, мне никогда раньше никто не говорил. Это было, мягко говоря, неприятно.

– Тебя не пугает, что карцер становится моим вторым домом?

– Пугает, – чуть слышно ответила я.

– Тебе и в голову не приходит, как издеваются над тобой, прежде чем ты попадаешь в карцер.

– Даже боюсь представить.

– Всё происходит в медицинском кабинете.

– Почему именно там?

– Ты будешь слушать, что я говорю, или продолжишь меня дёргать и задавать тупые вопросы?

– Я буду слушать…

– Руки связывают сзади и подвешивают на решетке так, чтобы стопы пола не касались. На голову надевают шапку-ушанку, в нее вмонтированы динамики, включают сигнализацию. После этого сотрудники колонии били меня палками, по гениталиям в основном. Между пальцами ставили карандаши и сжимали, заматывали скотчем. Бить уставали уже через полчаса, и из кабинета выходили, но перед этим наполняли его перцовым газом. Окна и двери были закрыты. Жгло не только глаза, но и всю кожу. И так я висел – в крови, с орущей в ушах сигнализацией, в перцовом газе, по восемнадцать часов. Газ всё равно через щели утекал, и периодически в медкабинет заходил инспектор и добавлял еще. Не отвязывали меня даже для отправления естественных потребностей, так что мочиться надо было под себя. Время от времени сознание теряешь. Самое тяжелое – приходить в себя.

– Зачем они это делают? Неужели нельзя просто посадить в карцер, без всяких издевательств?! – От услышанного мне стало панически не хватать воздуха.

– Чтобы я забрал все свои жалобы.

– Господи, кошмар какой, – только и смогла сказать я.

– Ты вообще хоть приблизительно представляешь, что такое карцер?

– Нет, – честно призналась я любимому.

– Это каменный мешок. Там даже руки вытянуть в стороны нельзя, чтобы хоть какое-нибудь упражнение сделать, чтобы мышцы не атрофировались. Там же даже не ходишь, места мало. На прогулки, правда, выводили, но так, что я даже иногда отказывался.

– Почему ты отказывался?

– Потому что на улице зима, а у меня нет зимней одежды и обуви. И всё по твоей вине. Когда ты мне уже её купишь? Сколько будешь ещё водить меня за нос?

– У нас зарплату задерживают, – пробормотала я.

– Я мёрзну на морозе, – Игорь продолжал давить на жалость. – Да из-за собак гулять пойти не могу.

– А собаки-то здесь при чём?

– Притом, что уже в коридоре меня обычно ждала огромная собака. Без намордника. Такая так порвать может, врачи не сошьют.

– Она на тебя бросалась? – Я ощутила, как сжалось моё сердце.

– Я хорошо бегаю, как выяснилось…

– Кошмар. У меня просто нет слов. Это садисты.

– Вот и я про то же. Если отказывался идти на прогулку, они забирали из камеры все. Вообще все, включая трусы, носки и туалетную бумагу. Я оставался в голых стенах абсолютно голый. Железную дверь камеры открывали настежь, но оставалась решетчатая, чтоб не сбежал. А по диагонали от моей камеры была дверь входная в корпус, ее тоже открывали. Это чтобы мороз прямо на меня шел. Они думали, я простужусь, умру, и дело с концом. Единственный способ согреться – дотянуться до труб отопления. Они располагались высоко и накалялись до предела. Я прыгал, но иногда неудачно, и получал сильные ожоги.