А когда иссякла страсти сила
Иль проснулась грозная родня,
Утро нас, казалось, разлучило
Навсегда – до нынешнего дня.
И хотя ты обновила тело,
Но, едва притронусь я, оно
Вспомнит, что желало и умело
На двоих, со мною заодно.
Только вот обидно мне отчасти,
Зная продолженье наперёд:
Кроме кратковременного счастья,
Это ни к чему не приведёт.
«Девчонке купили коробочку мела…»
Девчонке купили коробочку мела,
И тут же она принялась за дела,
Раскрасив асфальт, как могла и умела,
Снабдив его текстом таким, как смогла.
Чтоб знали прохожие, не перепутав:
Вот мама, отец, младший брат, вот она,
Собою довольная, как и дебютом,
А все они вместе – родная страна.
Но дождик прошёл и рисунки исчезли,
Как будто и нет ни страны, ни семьи,
Ну, что тут поделаешь, ежели, если
Так Бог исполняет задумки свои.
«День осенний чист и резок…»
1
День осенний чист и резок
В первых числах сентября:
Лайда, озеро, пролесок –
Тундра, проще говоря.
2
Гляньте: словно с натюрморта
Гриб, румяней, чем калач,
И небитый, смелый, гордый
Краснобровый куропач.
Холодок ромашки влажной,
Где кипрей светил горяч,
И небитый, вольный, важный
Краснобровый куропач.
Волны вызревшей морошки.
Ветер, кинувшийся вскачь,
И небитый, несторожкий
Краснобровый куропач.
Мягкий мох, шиповник острый –
Всё открыто, как ни прячь,
И небитый рыже-пёстрый
Краснобровый куропач.
Меж кустов пожухлых пятна
Заячьих линялых гач,
И небитый крепкий, статный
Краснобровый куропач.
Чей-то след по чернотропью,
Бормотание и плач,
И пока не битый дробью
Краснобровый куропач.
3
Верит он, что жизнь без края,
Срок придёт – и он, влюбя,
Выберет из целой стаи
Куропатку для себя.
Заведёт семью большую,
Охранив от падежа,
Самку верную милуя,
Верховодя и строжа.
Это будет, несомненно,
Помешать кто сможет им
В ими выбранной вселенной,
Бесшабашно молодым!
4
А пока он лишь довесок
К этой сказочной поре:
Лайда, озеро, пролесок –
Проще, тундра в сентябре.
«Державы чьей и где – не знаю…»
Державы чьей и где – не знаю,
Открытый ливням и ветрам,
Стоит, провалами зияя,
Величественный, древний храм.
Там тишина, там жизнь в опале,
Лишь меж дымящихся камней,
Среди чудовищных развалин –
Клубы беснующихся змей.
Никто не видел, но поверьте:
От незапамятных времён
Там обитает ангел смерти,
Владелец тысячи имён.
В жару и стынь, и в тишь, и в ветер,
Не упустив черты любой,
Он в нас, во всё живое метит
Неотвратимою стрелой.
Не ускользнуть, не отвертеться –
Что суждено, то суждено:
Чуть вздрогнет раненое сердце,
И остановится оно.
Но не заметит мир и город
В том ровным счётом ничего,
И только те, кому я дорог,
Всплакнут у тела моего.
«Диакон с молитвою…»
Диакон с молитвою.
Купчиха с купцом.
А друг с острой бритвою
Глядит молодцом.
Монах с камилавкою.
Купец у купца.
А друг мой с удавкою,
Держи молодца.
Алтарник с подсвечником.
Куражист купец.
А друг мой с тэтэшником,
Каков молодец.
Епископ в кукольнике.
Меха на купце.
А друг мечет стольники
Петь о молодце.
Игумен в подряснике.
Мент лезет к купцу.
А другу всё праздники,
Всё в кайф молодцу.
Послушник с перловкою.
Купец вдрабадан.
А друг с остановкою –
Опять в Магадан.
«Для кого-то как божья милость…»
Для кого-то как божья милость,
А кому-то, грозя бедой,
Русло речки переменилось,
Льдами сдавленная весной.
Забивая протоку илом,
Топляками, сырым песком,
Так что летом её схватило
Задернившимся языком.
После, быстренько, лоскутами
Всё вдоль берега заросло –
С черемшою между кустами
И ромашками, где светло.
Птицы певчие свили гнёзда
По обычаю своему
В гуще вымахавших подростов,
Кооптируемых в урему.
Вместо заячьих троп рябые
Муравейники наросли,
И пропали следы любые
Обрабатываемой земли.
Словно не было слёз и пота,
Крепких изгородей и меж
И напрасной была работа,