– Я тоже.

– Впрочем, дай сюда письмо.

– Зачем? Хочешь посмотреть, что именно надо расшифровать? Я не говорил? Вот:

– Подпись под письмом.

– Виль… – начала Кали, а радостно воскликнула: – Я знаю, я знаю! Это Вилли Токарев.

– Сомневаюсь, – сказала Артистка, – впрочем, я сейчас подумаю.

Нази – Надзиратель уже сделал перевод, но боялся себе признаться в этом. А во-вторых:

– Обязательно же изобьют за правильный ответ. – Тем более, или даже, если он неправильный.

Кали посмотрела на надпись на конверте:

– Здесь написано, между прочим, тоже самое, что и в конце самого письма, – сказала она. – Ты чё придуривался, а?

– Что? – Арт тоже сравнила начало, то что было на обложке, так сказать, и внутри. – Он решил над нами посмеяться.

– Будем бить?

– Будем. – Только сначала пусть расскажет подробности.

– Действительно, может, он ничего и не понял.

– А вы поняли?

– Да.

– Да.

– Вот тогда и попляшите.

– Придется бить, – сказала Щепкина-Куперник.

– Да давайте, – развеселился вдохновленный успешным открытием Амер-Нази.

– Вильям – это Шекспир, естественно, – сказала Арт.

– Согласна.

– Фрей – Свободный.

– Естественно. – Это по-английски?

– По-американски, – сказал Тр-й.

– Ты – болван, Штюбинг, – сказала одна, а другая добавила:

– Совершенно точно, что ты ошибся.

– И на балу будешь носить за нами зонтик.

– Нарядишься негром. Не негром, точнее, а этим, как его?

– Афроамериканцем, в белой чалме с перьями.

– И опахалом.

– Простите, – разозлился пришелец из Американских Штатов, но ведь всё просто.

– Ну, хорошо, говори сначала ты.

– А именно? – подтолкнула его ЩеКа.

– Вильям Фрей – значит Вильям Шекспир – Человек Свободный, так как он Потрясает Копьём.

– Ты хоть сам-то понял, чё сказала? – спросила Артистка.

– Действительно, – сказала Кали, – если он потрясает копьем, то какой же он свободный? Так только, наоборот, умереть хочет, хотя и в бою. Если Вильям, то Не Фрей, если так только.

– Но для чего это шифровать – непонятно, – сказала ЩеКа, а она была очен-но сильна в литературе, правда, не только. А во всем остальном – тоже.

– Думаю, здесь совсем другой смысл, – сказала она, и почесала затылок, но не себе, а подруге, в том смысле, что:

– Согласна?

– Да, но, не совсем.

– Отлично, я сейчас вас просвещу. – Она задумалась и попросила сигару потолще и кофе покрепче. Нази крикнул банщику, но тот ответил, что подчиняться:

– Американцу не будет. – Бери сам.

Ну, и значится, она закурила, выпустила дым сначала кольцами, потом, как Лимонадный Джо – Восьмерками, потом дело дошло до Пятиконечных Звезд.

– Может быть, еще чашечку кофе? – участливо спросила Коллонтай.

– Да, думаю, надо еще выпить, хотя бы кофе.

– Это уже будет восьмая чашка.

– Действительно, ты можешь окончательно обалдеть, – сказал и Американец.

– Ладно, ладно, только не торопите, сейчас скажу всё. – И пожалуйста:

– Первая часть – это вовсе не Трясти, а…

– Танцевать, – сказала Кали, а Амер-Нази ее поддержал: – Твист.

– Давай твою сигару, мы ее сейчас замнем, а то тут не только Копьё уже можно вешать, а танк или аэроплан.

– А я больше кофе пить никогда не буду, и знаете почему? – спросила Кали. – Столько пить нельзя, как ты, и я буду тебя откачивать.

– Она не будет пить, и таким образом тебя откачает, – сказал Брони – случайно вырвалось.

– Теперь ты получаешь приказ: Слово и Дело, – сказала Кали, – ты обратился ко мне на Ты. Скажите банщику, чтобы записал.

– Запиши, я назвал ее на Она! – крикнул Нази Пархоменко.

– Точно, – сказала Кали, – на Ты – это запрещено говорить самому себе, чтобы не подумать раньше времени, что Нас двое, а на Она – это можно подумать, что меня здесь нет.