Когда процедура была полностью завершена и урну с прахом поместили в специально отведенную ячейку, дорогой и близкий друг – заместитель, положил руку на плиту, громко, театрально вздохнул и за ним вышли последние провожающие.

Мы тоже вышли на улицу, я поискала глазами Ирину и не увидела ее.

– Ну, что, поехали на поминки? – спросил Паша.

– Если можно, без меня. Я видела здесь Изотову, хочу с ней поговорить, – вздохнула я.

– Окей, – согласился Пашка.

Я вернулась в зал с прахом усопших. Как я и ожидала, Ирина была там.

– Ванечка, прости меня, пожалуйста, прости, – тихо плакала она, прислонившись лбом к плите.

Я постояла в нерешительности. Потом кашлянула, Ирина обернулась.

– Алена? Я…Я хотела проститься, я уже ухожу, – торопливо вытирая глаза, сказала она.

– Давайте прогуляемся, – предложила я, – только не здесь.

Доехав до ближайшего парка, мы не спеша побрели по аллеям. Ирина сокрушенно молчала и выглядела очень подавленной.

– Ирина, можно нескромный вопрос? – решилась я.

– Задавайте, – безучастно отозвалась Ирина.

– Вы влюбились в Кожемятова? – без обиняков спросила я.

Ирина грустно улыбнулась.

– Ален, Вы можете посчитать меня глупой фантазеркой, но мы с Ваней действительно полюбили друг друга. Я всегда считала, что для каждого человека существует своя половинка и вот свою я нашла. И потеряла, – она снова заплакала.

Если не считать, что все было продумано заранее, то познакомились они весьма романтично. Кожемятов сбил ее машиной, выезжая из ворот собственного дома, когда она совершенно случайно проезжала мимо. Ну как случайно, ее просто выпихнули из кустов под колеса машины.

Вообще, за тот месяц, что мы были знакомы с Кожемятовым, я могла бы его охарактеризовать как «неплохой мужик». Ирину он таскал почти на все встречи, но в отличие от многих своих товарищей по миллионам, относился к своей спутнице уважительно и требовал этого от окружения.

Я усадила ее на скамейку и подождала, пока она немного успокоится.

– Может за месяц, что вы провели вместе, рано говорить о любви? – попробовала я вразумить горевавшую девушку.

– Алена, Вы любили? – и, не дождавшись ответа, продолжила, – разве для любви существуют сроки, чтобы определить ее подлинность? Ваня был самым настоящим, самым добрым, самым искренним человеком, которого я встречала. Мы ведь так похожи, мы с Никиткой сироты, Ваня сирота и нас это как-то по-настоящему сблизило, мы говорили на одном языке. И я предала его. Я предала того, кого так любила.

– Вы спасали брата, – попробовала я ее убедить.

– Да, но…Я не знала, что Ваню убьют. Я думала, что его просто посадят. А я бы дождалась его. Правда.

– Ирина, Вам всего 28 лет, Ваню посадили бы минимум на десятку, Вы готовы были убить десять лет на ожидание человека, который виновен во многих грехах? Да Вы знаете, что Вашему Ване шьют ОПГ? – не выдержала я.

– ОПГ? – не поняла Ирина.

Я только рукой махнула.

– Пусть. Для меня его деятельность ничего не меняла.

– Ирина, давайте я направлю Вас к нашему психологу? Вам необходима реабилитация, – предложила я.

Она покачала головой.

– Спасибо, Алена, Вы и так очень помогли нам.

– Ирина, а Иван никогда не говорил, что ему кто-то угрожал? Что кто-то хотел его смерти?

– Он так всегда про Петрова говорил, своего финансового директора: «Ты моей смерти хочешь», но я думала, что это просто фигуральное выражение.

Петров был не лучше Горбенко, зама Кожемятова. Тоже был готов сделать, что угодно, лишь бы его за шарики не подвесили самого.

– Больше ни о ком не упоминал в этом контексте?

Ирина снова покачала головой.

– Хотя знаете, был один звонок…Вроде бы и ничего особенного, он говорил междометиями, но, когда положил трубку, обернулся ко мне и вроде как в шутку спросил: «А если меня не станет, ты будешь тосковать?», я испугалась, а он засмеялся.