Я машинально кивнула и ушла. К моему облегчению, позвонил Вадим и сказал, что приехал.

– Ты чего такая ошалелая? – спросил Вадик

Я покачала головой.

– Просто теперь я знаю, кто убил мистера Поллини.

– Кого?

– Это больше не имеет значения, – ушла я от ответа, – поехали веселиться.

Я кусала губы и думала о том, что я услышала. Покосилась на Вадика. Сказать, не сказать?

– Мистер Поллини, если я правильно помню, это Кожемятов? – спросил он неожиданно.

– Да.

– И убил его не Горбенко и не эти, как их, ну исполнители, которых вроде как поджарили? – спокойно, не отрываясь от дороги, уточнил майор Самойлов.

– Так точно.

Вадим вздохнул и припарковался у тротуара.

– Расскажешь?

– Не сейчас, – покачала я головой.

– Ален, я могу отвезти тебя к Шевцову, я могу отвезти тебя домой, я могу отвезти тебя на день рождения моего друга. Вопрос только один: чего хочешь ты? Ты хочешь дать делу ход?

Я подумала и отрицательно покачала головой.

– Поехали, – попросила я.

– Куда?

– К твоему другу. Но я сегодня напьюсь, – улыбнулась я.

– Да лишь бы тебе в радость. – хмыкнул мой парень и завел мотор.

Минут пять мы ехали молча и потом Вадим все же спросил:

– Что, совсем невеселая история?

– Да нет, – пожала я плечами, – скорее это история о любви.

– Не пойду, сказала!

– Пойдешь, – сузил глаза начальник, – как миленькая, пойдешь!

– За что?!

– За глаза твои карие и ресницы шикарные!

– У меня голубые, – пробурчала еще.

– Еще лучше, – добродушно заметил шеф и начал демонстративно перебирать бумажки, давая понять, что разговор окончен.

– Аркадий Зиновьевич!

– Что, Винокурова?

– Я папе пожалуюсь, – решилась я на шантаж.

Он кивнул.

– И как можно быстрей, сделай милость. Надоело мне с тобой нянькаться, он на тебя рявкнет, и полетишь, как голубка, махая крылышками.

Я вздохнула, папа генерал действительно рявкнет, и я полечу.

Речь шла о ведомственном конкурсе красоты «Краса полиции». Подобные конкурсы вызывали у меня всегда приступы ехидства в адрес участниц и жюри, а теперь родной начальник предал и заявил на конкурс мою кандидатуру от нашего отдела.

– Ну почему я? Что, больше не кому?

– А кому, скажи на милость? Марии Геннадьевне? Там, между прочим, возрастной ценз до 30.

– Ну, вот Горбаневой как раз до тридцати.

Мой начальник за привычку по-бабьи вздыхать, получивший прозвище Зиночка, вздохнул и посмотрел на меня как на пациентку отделения пограничных состояний.

– Ты когда Горбаневу видела в последний раз?

– Не помню, а что?

– А то, что она с понедельника в декрете.

– Да? Ну не знаю…Михеенко!

– Все, Винокурова, разговор окончен. Михеенко коня на ходу не только остановит, но и шею ему свернет. Так что иди, Христа ради, всю душу вынула уже. И вообще, там подарки будут, корону подарят.

– Давайте я закажу корону у китайских товарищей и приду в ней на работу, Вас порадовать.

– Так, сбор участниц в ТЮЗе в три. Свободна.

Я терпеть не могу опаздывать, чего не скажешь об организаторах этого волшебного конкурса. Я откровенно томилась, в комнате сидели еще около десятка девиц, всем в районе двадцати лет, и перешептывались, глядя на меня. Впрочем, не все, некоторые селфились в соцсети. Лица у юных инстадив, как на подбор, имели выражение надменное и пресыщенное жизнью, что так чудесно удается в двадцать лет.

Дверь широко отворилась, и все невольно посмотрели в дверной проем.

– Привет, телочки! – бодро гаркнула вошедшая.

Я широко улыбнулась. Телочки заметно поскучнели и скисли. Корона уплывала у них прямо из-под носа, потому что вошла Татьяна.

Татьяна была нашей местной притчей во языцах и моей институтской подругой. Сейчас виделись мы нечасто, но знали о жизни друг друга практически все, чему очень способствовало наше сарафанное радио, которое работало не хуже национальных информагентств.