Краеугольным камнем научного познания (и это особенно выделялось в советской науке) являлось его полное отмежевание от любых направлений, питаемых религиозным чувствованием, верой в Бога. И это несмотря на то, что некоторые начальные посылки, постулаты, рабочие гипотезы, предлагаемые конкретными авторами и, стало быть, имеющие изначально субъективный характер, расцветали как в естественных, так и в общественных науках подлинно религиозным мифом, превращались в догматы, находя опору в самой настоящей вере в очередного человекобога. Впрочем, западная наука, при всей своей амбициозности, всё же не стала совершенно порывать с религией, стараясь сохранить с ней некий симбиоз в сфере этики и даже, в какой-то мере, в онтологии. Эйнштейн даже как-то высказался в этой связи: «Религия без науки слепа, а наука без религии хрома». В советской науке подобная ниша начисто отсутствовала: основы научного коммунизма полностью отвергали саму возможность такого «противозаконного» дуализма.

Конечно, всё это, надёжно закреплённое и многократно повторяемое системой образования произвело труднообратимый сдвиг в общественном сознании. И было бы наивным считать, что одно лишь провозглашение «свободы совести» cпособно повернуть его в сторону основ православной культуры, её бесценного интеллектуально-духовного наследия. Может быть, именно многолетняя лосевская борьбаза смысл, осознанная сейчас, создаст необходимый импульс для такого поворота? Но сначала надо понять, почувствовать пафос этой беспримерной борьбы, что потребует значительных усилий, потому что условия, в которых она велась, понемногу начинают забываться.

Вот Лосев сопоставляет диалектику и здравый смысл, конечно, не забывая время от времени упоминать о незыблемости закона единства и борьбы противоположностей. Но обратите внимание на вывод: «…И всякая отдельная вещь есть неделимое единство составляющих её отдельных и делимых признаков; и весь мир, взятый в целом, есть вещь как неделимое единство всех составляющих его признаков, свойств, частей и вообще явлений».

Почему-то у автора столь обобщающего вывода не нашлось здесь места для этой самой борьбы. Действительно, кому бороться между собой: признакам, свойствам, частям; вообще явлениям? Так что в выводе Лосева угадывается вовсе не гегелевский закон диалектики, а вселенское всеединство Вл. Соловьёва. Впрочем, сам Лосев не оставляет места недомолвкам. В другом месте он предложит своё суждение о культуре мышления: «Мыслить предмет – это уметь отличить его от всего другого, но вместе с этим отличением также и соединить его со всем прочим, преодолевая на этом пути противоречия и противоположности».

Вам ясно, что «противоречия и противоположности» относятся, по Лосеву, вовсе не к самому предмету, а лишь к пути его осмысления? Сам по себе предмет (вещь) – цельнораздельное единство; мыслить предмет, то есть выявить его смысл, значит воспроизвести в мыслях это единство. И весь лосевский пафос направлен на выражение того, что смысл существует вовсе не как плод человеческой мысли, а сам по себе, как и вещь. Этотфактдолжен быть осознан и признан. Только и всего.

Начало трудовой «перековки» 38-летнего профессора из Москвы, приговорённого решением коллегии ОГПУ к десяти годам лагерей, оказалось малопродуктивным. Его двухнедельная работа мокрыми баграми в октябрьскую непогоду на лесосплаве по реке Свирь была прервана скрутившим пальцы ревматизмом. Затем врачебная комиссия (третья по счёту) учла, наконец, давнюю болезнь глаз заключённого и произвела над ним «актирование», то есть перевела в инвалиды. Ему даже представилась возможность выбрать себе работу, подходящую для философа, привыкшего размышлять в уединении: посменно сторожить лесоматериалы в зоне строящегося Беломоро-Балтийского канала, разгуливая вдоль реки то днем, то ночью. Позади остались семнадцать месяцев пребывания во внутренней тюрьме Лубянки (из них четыре с половиной – в одиночке), изнурительные допросы и оглашение сурового приговора. Но именно здесь, в сырой, по ночам битком набитой спящими людьми лагерной палатке, пришла к нему впервые надежда на скорый возврат к письменному столу, которой, впрочем, не раз ещё предстояло чередоваться с отчаянием. А пока…