Там врезал ему. Он вывалился, молча встал и ушел. Поднялась какая-то суматоха, но никто не остановил, заметив, что я с охранником.

В минуты, когда утрачивал сладостную власть над кем-либо, превращался во что-то жалкое. Увидев, что мне нравится, но не достанется, приходил в бешенство. «Любовь», «друзья» – эти слова вызывали у меня приступ смеха, а слово «вера» ассоциировалась не иначе как с именем проститутки Веры, самой красивой и самой изощренной из всех женщин, которых знал. Когда слышал, как с придыханием произносили: «Вера», неизменно спрашивал:

– Эта шлюха еще котируется на Тверской?

В ту пору я смотрел свысока, с вызовом, словно мне были чем-то обязаны. Никто не мог пройти мимо, чтоб не обернуться, мой взгляд, как удар, бил глаз, искры во все стороны. Удивительное дело, смог додуматься, что ненависть – изнанка равнодушия, темная поддевка бездушных тел, коим доступны лишь сомнительные утехи, от которых рано или поздно начинает тошнить, их ненависть вроде табачного дыма сигар застилает глаза, остальной мир. Они ничего не чувствуют, кроме изматывающего чувства ненависти, что опустошает и делает человека ограниченным идиотом. Тебе уже недоступна красота, ты ее просто не видишь, не замечаешь.

– А жизнь без красоты – не жизнь, – так рассуждают слабаки, слюнтяи. Так думал.

Я пребывал во власти зла, как в кольчуге, в непробиваемом панцире. На вершине торжества – только так и никак иначе, и тогда весь мир у твоих ног. Как смело смотрел на мир, ограниченный злобой! Казался себе несгибаемым механизмом из виртуальной игры, где мог принять вид самого коварного и кровожадного существа с единственной задачей – заточить мир в своей власти.

Ярмо моей любви будет все туже затягиваться на шее покорных и послушных, ставших безвольными и податливыми от страха. Коварно буду внушать им свою любовь, выдав зло за справедливость. Рабы будут уважать меня, когда буду менять в руках плеть на пряник и наоборот. Подберу умело изощренную идеологию, оправдывающую мой диктат. Все будут счастливы, как последние идиоты, веря в непогрешимость зла, что мы маскируем под добродетель. Закабалить народы мыслью о счастье и любви – не это ли смысл моей жизни?

Как легко они отдадут свои души за призрак света! Я уведу слепцов в яму чувств, где, раздражая свою впечатлительность, они будут думать только о своем здоровье и как они выглядят, сладострастники и модницы, что любят ласку и грубость одновременно, вся их жизнь в том, как поймать кайф от секса, алкоголя и наркотиков.

Патологическая жажда власти хоть над кем-нибудь, чтоб проявить свое превосходство, видеть страх в глазах у других, – для меня это экстаз. Растоптать бы хоть весь мир, все живое, и оргазм от мысли, что я – сверхчеловек.

Что делать мне, осатаневшему от свободы? Все могу, и нет меня круче. Стать демоном зла так же трудно, как и сеять добродетель. Переступаю через край, вытравляя вседозволенностью остатки совести. Развей пепел выгоревшей души и гордо неси знамя армии равнодушных.

В выпуском классе однажды в драке мне порезали ноги. Нападавший ростом не вышел, метился выше, да не достал. Я озверел, не чувствовал боли и поломал его нож, вышиб, раскромсал его скулу высокими военными ботинками со шнуровкой – тогда были модные со здоровыми подошвами. А когда достал до головы, он свалился. Свидетелей не было, но кто-то заснял и выложил в сеть. Отец выпотрошил из меня всю историю и отправил продолжать учебу в Швейцарии. Думал, где-нибудь прирежут, но, видно, сами во что-то влипли, может, кто-то отомстил за что-то. Каким судом судите, таким и судимы будете. Все в прошлом, но кровь закипает злобой по-прежнему, когда вспоминаю это.