В дальнейшем, как хорошо проследили историки философской мысли древности орфики, пифагорейцы, платоники и перипатетики, к которым в III веке до Р. Х. добавится оказавшая мощное воздействие на образ жизни интеллектуальных элит и правящих кругов эллинистических держав и римской Республики школа стоиков, начнут сближаться, преодолевая разногласия. Этот процесс мы проследим на примере Александрии, где зарождается и процветает эклектизм. В историко-философских трудах изложение философии эклектизма начинается с Потамона, философа времени правления Октавиана Августа, и его земляков-современников – Евдора Александрийского, Ария Дидима, Филона. До них лишь прослеживаются отдельные эклектические тенденции у стоиков и в Новой Академии.

Между тем, если понимать эклектизм в широком смысле, как особый тип мировоззрения, заключающийся в сознательном или бессознательном стремлении объединить разнообразные учения, философские и религиозные, а также мифологические и художественные образы, художественные стили, создать из разрозненных частей хотя бы некое подобие органического целого, необходимо идти по временной шкале назад, от времени Августа к первым Птолемеям, когда в Александрии зарождается (и не прерывается до римского завоевания) своего рода эклектическая преемственность, носителями которой становятся александрийские интеллектуалы разных поколений.

Эклектизм становится господствующим в умах этой элиты мировоззрением уже в силу уникального положения Александрии, которая с одной стороны, была проводником экспансии эллинской культуры на Восток, с другой – своеобразным фильтром, просеивающим и тем самым адаптирующим для греков мощное влияние культур завоёванного Востока. Но с середины III века до Р. Х. эклектизм проявляется уже не в попытках найти связи между своей и египетской культурами, а в собирании и переосмыслении собственно эллинского культурного наследия. По большей части это наследие осваивалось в виде множества текстов, оседавших в хранилищах Библиотеки.

В это время прежняя состязательность различных философских систем, отражающая общий «агональный» дух античной культуры, когда обычным явлением было опровержение учениками выводов учителей, окончательно сменяется параллельным существованием стабильных философских школ. В Александрии ни одна из прежде возникших школ при этом не занимает господствующего положения в умах. Утверждения исследователей о том, что таковой для Александрии была философия перипатетиков (опирающиеся на факты бурного развития в III веке до Р. Х. естественнонаучных и технических достижений александрийцев) в настоящее время отвергаются.

Пребывание в Александрии представителей сразу всех философских школ и примерно в равных пропорциях (что, возможно, было следствием сознательного отбора приглашаемых Птолемеями философов), должно было вызвать бурные дискуссии с участием зрителей, в лучших традициях греческих агонов, но, наряду с этим, мы видим и поиски путей сближения. Помимо общего культурно-исторического фона, на котором возникает школа эклектиков, причина такого сближения, несомненно, заключается и в наличии ещё одного философского направления, противостоящего всем школам сразу. Таковым был процветавший в Александрии скептицизм. Ведь в городе при Птолемеях преподавал Энесидем Кносский, а в римскую эпоху в читальных залах Библиотеки создавал свои, начинающиеся со слова «против» (prÒj) критические труды Секст Эмпирик. И философские диспуты, которые, конечно же, имели место в стенах Мусея или в помещениях царского гимнасия, вместо выяснения отношений между собой, заставляли философов объединяться против скептиков. Преодоление скептицизма, затянувшееся на несколько столетий и замедлившее синтез философских школ, завершается лишь к середине III века от Р. Х. В Александрии римского времени сложившаяся при Птолемеях особая культурная среда к тому же сильно усложняется и «разбавляется» за счёт включения туда христианства, гностицизма, митраизма, а традиционная египетская культура, к усвоению которой александрийские интеллектуалы долгое время тяготели, постепенно умирает. В конце концов, неоплатонизм переплавил и поглотил все философские школы, чтобы затем самому быть поглощённым христианством.