Лёнька не знал, правда ли то, что он озвучил, или же нет. Про Демидовых он вообще всё придумал. Но, судя по тому, как переглянулись дамы, такая версия пришлась им по душе, и скоро новость пойдёт гулять по салонам. И была эта новость далеко не радостной. Вместе с вестями о казни заговорщиков и грядущем сокращении двора уже даже самый недалёкий дворянин понимал, что ни о каких вольностях дворянства речи быть не может.

Вроде бы император на них сильно и не давил. Ну подумаешь, дома приказал временно оставаться! Не навсегда же их к Российской империи привязал. А всё равно в головы многих стала заползать странная мысль, что это только начало, и что дальше всё будет только хуже. Не сразу. Нет, упаси боже! Но постепенно, по одному шажочку они будут отходить от того, чтобы считаться настоящим европейским просвещённым государством.

– Что вы обсуждаете? – к ним снова подошёл Павел Строганов. – Лиза, на тебе лица нет!

– Мы пытались понять, что двигало его величеством, когда он запретил мне возвращаться в Париж. И не только мне, к слову, – Елизавета Александровна заломила руки.

– Да что здесь понимать! – Павел посмотрел на неё с жалостью. – Макарову нужно понять, зачем это кому-то так рваться жить в Париж. А что, если это рвение не родилось на ровном месте, и кто-то хочет организовать заговор? А деньги получает прямиком от Талейрана на это далеко не благое дело? Давно ли Палена казнили за подобные шалости? – добавил Строганов с мрачной усмешкой. – И я прекрасно понимаю, почему его величество разрешил Александру Семёновичу поступать с вами настолько жестоко. Ведь это настоящая беда, устраивать вечер в Московском салоне, а не в Париже, Не так ли, дорогая моя Елизавета?

– Ах, Павел, оставьте свою мизантропию, – Елизавета всплеснула руками. – Ни в Москве, ни в Петербурге не умеют так веселиться, как в Париже. Здесь нет и никогда не было того шика, той лёгкости…

– Его императорское величество, император Российской империи Александр Павлович! Её императорское величество, императрица Российской империи Елизавета Алексеевна! – выпучив глаза, объявил дворецкий, находящийся в предобморочном состоянии.

– Ого! – прошептал Лёнька, как и все поворачиваясь к дверям. Он не видел императора после того дня в дознавательской на Лубянке, где решалась его судьба.

– Ты знал, что их величества прибудут сюда? – зашипела Елизавета Александровна на брата. – Паша, ты знал и ничего не сказал?!

– Я не знал, – Строганов слегка растерялся, переводя взгляд с дверей на сестру. – Клянусь, не знал! И Краснов мне ничего не сказал. У, морда гнусная! Он-то точно был в курсе!

Лёнька проследил за его взглядом и увидел, как адъютанты стукнули друг друга по ладоням. Ну точно знали, да ещё и поспорили на что-то. Судя по довольной морде Розина и кислой Краснова, Филипп только что выиграл спор.

– Ну что, Лиза, теперь тебе достаточно весело? – Павел весело улыбнулся, глядя на сестру, бросившуюся к дверям, чтобы встретить Александра и Елизавету.

Мадам Виже-Лебран сложила руки на груди и обратилась к слегка растерявшемуся Крюкову.

– Как вы думаете, его величество позволит мне написать его портрет? Мне говорили, что он похвалил портрет Великой княгини Анны, вышедшей из-под моей кисти, – она так разволновалась, что схватила Лёньку за предплечье.

Сам же Крюков судорожно вспоминал, кого она имела в виду под «Великой княгиней Анной». С запозданием припомнив, что речь идёт о жене Константина, Лёнька похлопал художницу по руке, всё ещё лежащей на его предплечье, после чего слегка наклонился и почти прошептал: – Полагаю, мадам, у вас мало шансов. Насколько я помню, у его величества нет времени, чтобы позировать. Если только вы сейчас запечатлеете его в памяти и будете рисовать, не вдохновляясь оригиналом.