– Кха-кха, – Скворцов не выдержал и закашлялся, отвернувшись и поднеся кулак ко рту.

– Ты не заболел? – заботливо спросил я Илью.

– Нет-нет, ваше величество, просто что-то горло пересохло, – тут же ответил Скворцов.

– Водички попей, – посоветовал я ему. – Да, ты тоже приготовься взятки принимать. Не в таком объёме, как Михаил, но всё же. Думаю, на открытие нескольких женских гимназий в крупных городах должно будет хватить.

Дверь открылась, и вошёл Бобров.

– Ваше величество, Чернышёв Григорий Иванович просит вас его принять, – он говорил настолько замученным голосом, что мне мгновенно стало любопытно, что это за Чернышёв, который сумел настолько довести почти непробиваемого Боброва.

– И что же хочет от меня Григорий Иванович? – спросил я, отмахиваясь от Кириллова, который хотел напялить на меня мундир. Было жарко даже в рубашке, а всё ещё бушевавшая гроза не позволяла открыть окна, чтобы всё вокруг не залило дождём. Да что уж говорить, когда свечи вынуждены были зажечь посреди дня, чтобы в потёмках не сидеть.

– Не могу знать, ваше величество, – ответил Бобров.

– Вот что, Юра, а давай его сюда, – я сел, с любопытством поглядывая на дверь.

– Слушаюсь, ваше величество, – он вышел, чеканя шаг. Даже его спина выражала неодобрение. Похоже, Бобров рассчитывал, что я пошлю Чернышёва подальше, и он лично покажет ему дорогу.

Дверь снова распахнулась, и в комнату почти вбежал человек, на ходу заламывающий руки.

– Ваше величество, ваше величество, позвольте мне поставить лёгкую французскую комедию, дабы развлечь гостей, когда мы будем гостить в Москве, – он изящно поклонился, а когда выпрямился, то столкнулся с моим удивлённым взглядом. Говорил он быстро и по-французски. Но как успел мне шепнуть Сперанский, это была вынужденная мера, потому что русский граф Чернышёв не знал русского языка от слова совсем. Даже Мария Фёдоровна говорила по-русски лучше, чем Григорий Иванович.

– Вы решили прорваться через капитана Боброва, чтобы испросить у меня разрешение поставить комедию? – спросил я, пытаясь понять, что это вообще за чудо такое ко мне ворвалось.

– Не только, – он на секунду замолчал, видимо, побольше воздуха набирал и выпалил. – Ваше величество, отмените указ его величества Павла Петровича. Состоянию Чернышёвых вовсе не нужны опекуны, я взрослый образованный человек и вполне способен сам распоряжаться своими деньгами.

– Та-а-ак, – протянул я, дотрагиваясь указательным пальцем до нижней губы. – А вот это уже интересно. Садитесь, граф, – я указал ему на стул за столом, – и рассказывайте с самого начала, как дошли до жизни такой.

* Dura lex, sed lex – Закон суров, но это закон.

Дверь кареты открылась, и я вышел из неё, оглядываясь по сторонам. Дождь всё ещё продолжал капать, тучи висели низко над головой, и всё вокруг казалось серым и мрачным.

– Отвратительная погода, – с чувством проговорил я, протягивая руку, чтобы помочь выйти из кареты Елизавете. При этом я был вынужден сделать шаг в сторону… – Твою ж мать, – с чувством выругался, вытаскивая ногу из ямы, наполненной дождевой водой. А ведь сразу и не скажешь, что здесь просто портал в бездну.

И за каким хреном я поддался настроению и надел короткие сапоги? Ну и что, что лето и довольно жарко, хоть и только что прошёл дождь? Хотя я понятия не имел, что мне на пути попадётся настолько глубокая яма. Да я вообще не думал, что посреди довольно крупного города мне может попасться такая яма!

– Ваше величество, – ко мне подскочил бледный Мертенс. – Да, как же так? Как это произошло? – и он со злобой посмотрел на возницу, как будто это он был виноват в том, что я ноги промочил. Не разглядел на дороге этой проклятой ямы и высадил меня возле неё.